Западный край. Рассказы. Сказки - [34]

Но Нгиа уже ушел.

Поднявшись до середины склона, он обернулся и увидел, что Панг все еще стоит внизу и глядит ему вслед, Нгиа был тронут этим молчаливым проявлением преданности.

Потом, отъехав подальше, он задумался о вчерашней беседе. Да, пока еще все его замыслы существуют лишь на словах. А он-то размечтался, считая проблемы Наданга решенными раз и навсегда… Впрочем, когда люди отсюда пойдут в Финша строить склад да поработают там вместе со всеми, это должно их приободрить.

Покидая деревушку, он вдруг почувствовал какую-то грусть — совсем как в войну, когда уходил с обжитой базы…

В полдень через Наданг прошли какие-то чужаки. Когда они исчезли, по деревне разнесся слух: «Государь мео вернулся и поднял бунт в Финша!..»

И Наданг, собравшийся было на стройку, вдруг затих. Все опять ушли в поле. Тщетно звал и уговаривал их Панг. Деревушка зарылась в густые дождевые тучи и умолкла — будто вымерла.

А Нгиа возвращался в Финша. Весь день за вершины гор цеплялись темные набухшие влагой тучи, потом оседали, изливая один за другим глухо шумевшие дожди. Человек и конь то вымокали насквозь, то обсыхали, потом опять мокли и обсыхали снова. Едва дождь унимался — вспыхивало солнце и всадника с лошадью окутывали клубы пара, густого как дым. Но Нгиа упрямо ехал вперед.

Он беспокоился: вот-вот начнутся ливни, нахлынет паводок, а запас соли для Финша на все это дождливое время так и лежит в городе на складе, дожидаясь, когда за ним пришлют вьючных лошадей. Надо срочно вывозить соль…

— Ну как, повидал Панга? — спросил председатель Тоа.

Нгиа рассказал ему про Наданг.

— Значит, этот мерзавец опять прячет у себя бандитов из Лаоса! — стал кипятиться Тоа. — Ведь я в прошлый раз выгнал его, выходит, опять вернулся? Придется снова спуститься туда и задать ему жару. Ну а старый шаман — человек безвредный. Живет себе одиноко в лесу. Он примерно раз в году ходит выжигать соду и заглядывает сюда, в Финша.

— Да нет, все в порядке, — сказал Нгиа, — вам, председатель, нет нужды спускаться туда. Вот придет народ из Наданга на стройку, тогда и поговорим с людьми, разъясним все как есть.

Оставалось еще одно дело. И Нгиа отправился к Тхао Кхаю — прямо домой.

— У старосты Панга, — сказал он, — болен сын: жесточайший понос и вдобавок еще лихорадка.

Для верности Нгиа даже сделал пометку в своем рабочем блокноте.

— Еду туда немедленно, — ответил Кхай.

Нгиа улыбнулся, видя такое усердие.

— Понятно. Как говорится, первое боевое крещение!

* * *

Тхао Кхай собирался в Наданг — к больному сыну старосты Панга, а заодно — сделать и еще кое-какие дела.

В городском отделе здравоохранения перед отъездом в Финша ему как раз поручили обследовать всю округу и объяснить населению пользу санитарии и гигиены, а он до сих пор еще не был в Наданге. И потом, надо было рассказать народу про строительство медпункта — первого в Тэйбаке.

А гигиена, лечение и профилактика болезней — все это здесь в новинку. В горах народ веками — из поколения в поколение — жил в страхе, трепеща перед шаманами, оборотнями и духами. Что ни год — едва начинали желтеть кукурузные листья, наступала пора печалей и скорби: люди болели и гибли во множестве.

Революция должна все изменить. Здесь будет свой медпункт. Кхай обойдет и обследует все деревушки — до последней, расскажет людям про медпункт, про санитарию и гигиену, научит предупреждать эпидемии. Он объявит войну болезням и суевериям.

Служба в армии, культура и наука, которую он усвоил, воспитали у Кхая новый подход к жизни — раздумчивый и осторожный, во всем он любил систему, вникал в каждую мелочь.

Кхай снял висевший на столбе кожаный ранец и проверил, не забыл ли он чего-нибудь: коробка с ампулами и шприцем, пузырек со спиртом, стетоскоп и прочие инструменты и лекарства для оказания первой помощи — все было на месте. Он переложил их поплотнее и поудобнее.

— Ты куда, сынок? — спросила Зианг Шуа.

— Да вот, иду в Наданг.

— Ой, сынок! — вскричала Зианг Шуа.

— В чем дело, мама?

— Ты, человек Правительства, и вдруг собрался в Наданг; уж не надумал ли ты примкнуть к королю?

— Я еду лечить больных.

— Люди говорят: там объявился белый олень, стало быть, государь са и мео воротился туда из Лаоса.

Кхай широко раскрыл глаза.

— Кто это вам сказал? Когда?..

Кто сказал? Она и сама не могла припомнить, от кого услыхала об этом. Воскрешенье из мертвых, явление государя, бесовские козни, насылающие на человека хворь, тяготы и муки былых времен — обо всем этом любили потолковать старики. Загадочные истории свои они рассказывали, идучи в лес или на пашню — от перевала к перевалу, — чтоб забыть боль в ногах и усталость. А ее, Зианг Шуа, годы были как раз таковы, когда с особой охотой слушают россказни про чертей да оборотней. Ясное дело, молодежь теперь, после Революции, ни о чем таком и знать не хочет. Но Зианг Шуа, сама натерпевшаяся из-за духов и бесов, отчасти верила этим историям, тревожилась и страшилась. Всякий раз, когда кто-нибудь из соседей нашептывал ей про возвращение короля да про нечистую силу, она — будто кто коснулся острием ее старых ран — замыкалась в себе и надолго умолкала.