Западный край. Рассказы. Сказки - [32]

— Вы разве не купили себе керосин? — спросил Нгиа.

— Купил.

— Отчего ж вам не засветить лампу?

Панг встал и вытащил из-за стола бамбуковый кувшин с керосином, обернутый сухим банановым листом — обычно так хранят мед. Он протянул кувшин гостю, чтобы тот почуял запах и убедился, что у старосты в доме и впрямь водится керосин.

Нгиа спиной ощутил, как сквозь щели в стене пробивается ветер.

— Может, у вас нету стекла для лампы? — спросил он у Панга.

Но тут и сам вспомнил, что даже в городском универмаге давно нет стекол. Ведь их везут сюда от самого Ханоя, в корзинах, связками, обернутыми соломой. Но при разгрузке в Иене хрупкие стекла лопаются и бьются; хорошо, если из сотни уцелеет десяток. А вот частники носят на продажу сюда, в горы, ламповые стекла на коромыслах, и ни единого не разобьют по дороге. А потом, хоть они и заламывают втридорога, волей-неволей все идут за стеклами к ним. И он — в который уж раз — подумал: «Надо бы поскорее открыть в Финша хороший магазин, чтоб был любой товар, на выбор».

И еще мелькнула мысль: «Может, Панг не зажигает лампу оттого, что керосин здесь великая ценность. Много ль его у них? А ведь раньше больных растирали керосином, как драгоценным бальзамом…»

Невдомек ему было, что на самом деле в Наданге не зажигают ламп оттого, что прошла молва, будто в керосине Правительства сидит злой дух. И даже Панг не решался пользоваться лампой. У него ведь болел ребенок… Нгиа и в голову не приходило, что Панг просто не осмелился сказать ему правду, боясь загубить малыша…

— Как соседи, вдоволь купили соли и керосина? — снова спросил Нгиа.

— Вдоволь, — ответил Панг.

Больной ребенок заплакал в углу. Панг с женой подошли к нему.

Нгиа спустился в подпол, притащил на плече охапку хвороста и подбросил веток в очаг. Старший мальчик, выронив пустую чашку из-под похлебки, крепко спал, пригревшись у очага.

Малыш вскоре утих.

— Что, народ сейчас очень занят? — спросил Нгиа.

— Да, вся деревня на прополке в поле.

— Ну а сумеем мы провести собрание?

Панг сперва заколебался, но потом, подумав, сказал:

— Ясное дело, созовем людей и проведем.

— Значит, соберемся завтра, — обрадовался Нгиа. — А я пока тут у вас осмотрюсь. Я ведь впервые в Наданге.

Они обсудили, как организовать собрание. Насущные дела и вопросы, о которых Нгиа думал всю дорогу, сейчас вдруг сложились в стройную систему, и он принялся излагать все по порядку. Нгиа почему-то очень волновался и ни разу не взглянул на Панга. А Панг молча слушал его, и на душе у него было тревожно. Наконец он встал, взял на руки больного малыша — тельце ребенка бессильно обмякло, — и Панг еще пуще встревожился.

Нгиа же весь сосредоточился на завтрашнем своем докладе. Едва приехав в Наданг, он сразу понял, как трудно живется здесь людям, да и самому старосте, видно, приходится нелегко. Верно говорил тогда Панг на совещании. Но у Нгиа был на все свой взгляд и своя метода. «Эти проблемы, — думал он, — лучше решать постепенно. Во-первых, дам знать Тхао Кхаю, он должен вылечить младшего сына Панга. В этом году, пожалуй, пора создать в Наданге бригаду трудовой взаимопомощи. Со временем бригады взаимопомощи перерастут везде в кооперативы. К концу года в Финша непременно откроется магазин. Жизнь пойдет на новый лад. Только всему свое время…» Нгиа верил: добрые дела, начатые Революцией ради счастья народа, придутся людям по душе. И он, преисполненный оптимизма, не замечал тревоги и смущения Панга.

Но Панг беспокоился не зря. Конечно, ему было понятно и близко все, о чем говорил Нгиа. Он и сам мечтал о новой счастливой жизни и не жалел сил, чтобы приблизить ее приход. Давно, еще в юности, Панг решил: «Раз я из Хуоика, мой долг идти за Революцией…» Вскоре после Освобождения председатель Тоа спустился в Наданг и объявил: «Теперь мы с вами — хозяева страны!» Многие тогда заколебались. Ходили упорные слухи, будто в Мыонглай[49], по ту сторону границы, тэй по-прежнему убивают людей. А многие слышали, как начальник форта, удирая за границу, пригрозил: «Знайте, я ухожу ненадолго, мы скоро вернемся. И всех, кто примет сторону Вьетминя[50], вырежем — от мала до велика». Но Панга это не поколебало: раз Революции нужно, он стал старостой в Наданге.

Но он давно уже слышит, как земляки говорят:

— Живем под Правительством который год, а какая она, новая власть, не ведаем. Кроме Панга, никого и в глаза не видели.

А кое-кто и побаивался:

— А ну как воротятся тэй, кто нас от них защитит?

Панг не сразу находил, что им ответить.

— Нет, видно, худо дело, скоро нам всем конец! — говорили люди.

Он бранил маловеров на чем свет стоит. Но когда у него самого заболел ребенок, пришел сосед и сказал:

— Вот видишь, ты пошел в старосты, оттого и дитя твое хворает.

Панг отругал его.

Но ребенка изводила жестокая хворь.

Иногда Панг и сам поддавался сомнениям. Слухи, они ведь как капли, что долбят камень. Вон поначалу соседи нарадоваться не могли на купленную соль и керосин; но через день-другой восторги поулеглись. Бог весть откуда пошла молва, будто в том керосине — злой дух. Тайные недруги угрожали односельчанам всякими бедами. Злые голоса — а они доходили, само собой, и до Панга — нашептывали: «А ну как заявятся американцы и найдут у нас эту соль и керосин да притянут к ответу, ищи тогда Правительство, чтоб заступилось за нас…»