Западный край. Рассказы. Сказки - [154]

День за днем шли мы и шли по дорогам, коченея от холода и каждое утро оставляя на обочинах трупы замерзших ночью друзей. Страдания наши трудно было измерить, но цель оставалась по-прежнему далека.

«Нет, видно нам не избежать кровопролития!.. Если уж речь идет о жизни и смерти, нет ничего зазорного в том, чтобы силой добыть для себя жилье!..» Эти и подобные им мысли с каждым днем все сильнее овладевали умами.

Вскоре, в один прекрасный день, мы подошли к Плотине, поросшей дикими Ананасами. Всех охватило волнение. Пять или шесть Муомов со всех ног кинулись на разведку: надо было установить, не заселены ли уже эти заросли.

Разведчики вернулись и доложили: «Во всех Ананасах полным-полно Тяутяувои!»

Все, кто стояли за моею спиной, разразились горестнымн воплями. Они не хотели да и не могли уже идти дальше. Колеблясь, я помолчал немного, но потом, слыша горькие стоны и крики, воскликнул:

— Вперед! Лучше погибнуть в бою, чем закоченеть от стужи на чужом Поле!..

Мы бросились вперед и, окружив Ананасы, пошли на приступ. Мы взбирались наверх, к основаниям листьев и, не обращая внимания на торчавшие по краям шипы и колючки, вцеплялись зубами в хвосты Тяутяувои и выволакивали их из щелей.

Закипела битва. Пришлось Тяутяувои — всем до единого — вылезти наружу. А мы разделились надвое: одни торопились занять Ананасы и закрепиться там, другие бились с Тяутяувои, чтобы не дать им вновь овладеть зарослями.

Да, силой Тяутяувои небо не обидело! Были они дородны, могучи и надменны; не зря к племенному имени Саранчи — «Тяутяу» у них добавляется кличка «Вои», то есть «Слон»…

Но я отвлекся, а тем временем один из Тяутяувои напал на меня. Огромный, твердолобый, весь изумрудно-зеленый, на сутулой спине высится острый горб, усы торчат вперед, как два гвоздя, мощные ноги велики, намного толще моих, и узловатые мышцы сплошь утыканы острыми шипами.

Чтобы понять, насколько мы слабее их, не требовалось сложных расчетов, это было видно на глаз: каждый из наших противников был в несколько раз больше обыкновенного Тяутяу. Но мы не испугались. Мы дрались, не щадя себя. Бой — с переменным успехом — продолжался до вечера. Стемнело, но все еще было неясно, на чьей стороне Победа. Наши оставили Ананасы, опасаясь ночной вылазки неприятеля. И мы снова расположились под открытым небом, на холоде, пробиравшем до мозга костей.

Но я ничего не замечал, объятый тревогой и тоской: мой брат Чуи попал в плен к Тяутяувои. Ах, он всегда был слишком горяч и нетерпелив! Вот и сегодня, сражаясь в первых рядах, он чересчур увлекся и оказался один в самой гуще неприятельского войска. Всю ночь я терзался и не сомкнул глаз.

Едва рассвело, мы, стянув все силы — несколько тысяч бойцов, — окружили заросли плотным кольцом. Главной нашей задачей было выручить Чуи. Но разведчики, посланные к Ананасам, не обнаружили там ни души. Вот это удар! Тяутяувои ушли и даже неизвестно, когда…

Возможно, их испугало наше численное превосходство или наша отвага и презрение к смерти, и они отступили под покровом ночной темноты. Впрочем, как бы там ни было, зимние заботы теперь отпали! Но меня не радовала Слава Победителя и не прельщали уютные теплые жилища: отступая, Тяутяувои увели за собой всех наших пленных! Кто скажет, где теперь мой брат? Где мой помощник в державных трудах, где спутник по Дальним Странствиям — где мой Чуи?!

Мы расселись по Ананасам. Снаружи ветер свистел и завывал всю ночь и весь день, но в наших домах было тепло и спокойно.

Когда все устроились на новых местах, я собрал своих подданных и сказал:

— В недавнем сражении мой брат, к несчастью, попал в плен, и Тяутяувои увели его неведомо куда. Когда-то мы с ним поклялись друг другу в верности до гробовой доски. Могу ли я после всего случившегося сидеть здесь сложа руки? Я должен искать брата. И я найду его, хотя бы для этого мне пришлось идти на край Света! А когда я отыщу его, мы оба, даю вам слово, вернемся сюда, к вам.

Они упрашивали и отговаривали меня, но я был непоколебим. Братские чувства и узы дружбы слишком много значили для меня. Да и мне, признаться, давно надоело сидеть на одном месте.

Поняв, что им меня не удержать, подданные мои огорчились и стали наперебой просить меня, чтобы я непременно вернулся, как только найду Чуи.

— Не волнуйтесь, о досточтимые, — сказал я, — мы с вами обязательно увидимся.

Прощаясь, они все никак не могли со мною расстаться. Я тоже был очень растроган. Нет, я не плакал, но сердце мое болезненно сжалось. Впрочем, так всегда бывает перед разлукой.

Итак, вещи, как говорится, увязаны и дует попутный ветер. Я снова пускаюсь в путь. Пора цветения Май давно отошла. На полях и лугах уныло серела солома и торчали корешки травы, оборванной ребятишками; они складывали из нее костры и грелись, выгоняя буйволов на пастбища. С земли поднимались столбы зеленоватого дыма и, тая на ветру, печально расплывались в небе. У Тяутяу и прочих от зимней стужи дрожали усы, но все они — кто шагом, кто скоком — проводили меня далеко за Ананасовые заросли. Они прошли два или три зама (а в каждом заме, да будет вам известно, более четырехсот метров!) и только тогда согласились повернуть обратно.