Западня - [36]

– Нет, однако они не выглядели миролюбивыми, скорее, опасными…

Но старейшина поднял руку, призывая к молчанию, и заговорил сам:

– Сынок, на самом краю гибели мы вошли в этот мир лишь потому, что никогда прежде не обагряли руки кровью других людей. И не только мы, но и наши отцы и деды, иначе часть народа так и осталась бы лежать в снегах. Мы нашли тут спасение и пропитание и пока не встретили зла или угрозы. Зачем же мы станем гневить местных богов, брать в руки оружие, если не делали этого и в куда более опасном мире?

– Я понял тебя, отец, – почтительно склонил голову Орлик.

Старейшина живо поднялся на ноги, с тихой нежностью провел рукой по густым волосам сына:

– Я не хочу, сын мой, чтобы мысли о зле и насилии поселились в твоей голове, ведь очень скоро тебе предстоит возглавить наш несчастный народ и провести его через возможные испытания, сохранив лучшее, что всегда в нас было, – миролюбие.

– Живи как можно дольше, отец, – пробормотал юноша, прижимаясь щекой к руке старейшины на своем плече.

Потом развернулся и вышел наружу, по пути шутливо потянув за косу играющую с собакой девушку.

Вместе они подошли к опушке, где уже собирался народ, воздух звенел от радостных, возбужденных голосов. Дею мигом утащили прочь подружки, а сам Орлик, дав несколько указаний и не чувствуя желания быть сейчас среди людей, тихо удалился на другой край поляны, в тень, что отбрасывал средний из камней. И прислонился к прохладной глыбе пылающим лбом.

Он родился третьим сыном, братья были погодки. По закону их народа после смерти старейшины его место занимал старший из сыновей, до младших, как правило, дело не доходило. Орлик был только рад этому. Его и воспитывали не так строго, как старших, может, потому и вырос непокорным, себе на уме. И сейчас все в нем кричало о том, что отец не прав, не прав! Да, они были мирным народом, непохожим на соседей, но какова расплата? Когда пришла беда, они не сумели защитить себя. Орлик видел, как погибали его старшие братья, и теперь, когда изнурительный путь и близость смерти остались позади, боль этих воспоминаний накрыла его с головой.

Вспомнил он, как мчался по залитым кровью улицам к дому Деи, еще издали увидел, как вооруженный до зубов захватчик тащил за собой яростно отбивающуюся девушку, как оглушил ее мощной оплеухой и закинул на круп коня. Но когда сам он вставил ногу в стремя, Орлик бросился на него сзади, швырнул на землю и стиснул руками его жилистую шею. Даже сейчас при воспоминании об этом кровь бурлила, скрипели сжатые от ярости зубы. Даже сейчас Орлик жалел, что не хватило времени довести дело до конца, и пусть бы за это он остался лежать окоченевшим среди снегов. Но тогда, заметив скачущих на подмогу своему чужаков, вскрикнула за его спиной Дея, пришлось хватать ее и бежать прочь. Так неужели они не вынесут уроков из случившегося и не научатся наконец себя защищать?

Орлик постоял еще, закрыв глаза и с силой втягивая в себя воздух. Растянулся на траве, начал дышать так, как наставники обучали мальчиков, прежде чем перейти к пению. От чередования вдохов и выдохов словно расплавлялись все органы, за грудной клеткой становилось пусто и тихо, и тогда из этой тишины понемногу рождалась песня…

Ненависть отступила, мысли Орлика сменили свой ход, вдруг разом сделавшись обжигающе-горькими и пьяняще-сладкими. Теперь он думал о том, что, по их обычаям, младшие сыновья не вступали в брак раньше старших, если не было на то серьезной причины. У его старшего брата уже была невеста, застенчивая, тихая Нежана, которая ходила легко и бесшумно, будто ветерок пролетел. Свадьбу готовились сыграть по весне, но брачным ложем обоим стала, должно быть, погребальная яма, в которой их соседи сожгли трупы, чтобы не расползлась по городам и селам убийственная зараза.

Второй брат вроде был свободен, но Орлик знал, что еще прошлым летом, когда особенно много странников посетило их земли, в душу Лана крепко запала одна девушка из озерной страны в неделе пути от их города. Она пришла к ним с отцом и маленьким братом – мальчик уже пару лет как не мог оправиться от укуса змеи и часто страдал от злейших судорог и лихорадки, после приступов не мог толком говорить и не узнавал самых близких. Месяц жили они на окраине города, где были срублены избы и расставлены шатры специально для тех, кто искал помощи, каждый вечер приходили на площадь слушать песнопения – и парнишке стало гораздо лучше. Отправляясь в родные края, они обещали вернуться через год, в первый же летний месяц. Не слишком прилежный в учебе Лан запомнил наконец названия месяцев и научился ловко отсчитывать дни до нужного срока.

У их народа не в чести были браки с иноплеменниками, но Орлик был уверен, что отец не откажет Лану в благословении, ведь и их покойная мать – слава богам, что не дожила она до этого ужаса, – была родом из чужой страны. Хотя отец наверняка отложил бы свадьбу до нового лета, чтобы молодые убедились в правильности своего выбора. Так что по всему выходило, что Орлику и Дее дожидаться своего срока еще года три, а то и поболе.

А теперь он, Орлик, – единственный сын единственного уцелевшего старейшины в странном колдовском мире, возможно, полном неведомых опасностей. И лучше им с Деей сыграть свадьбу как можно скорее, едва подойдут к концу дни скорби по погибшим.