Западноевропейский сонет XIII-XVII веков - [30]

Единой мысли к тем, что мрамор сам

Таит в избытке, — и лишь это нам

Рука, послушная рассудку, явит.

Жду ль радости, тревога ль сердце давит,

Мудрейшая, благая донна, — вам

Обязан всем я, и тяжел мне срам,

Что вас мой дар не так, как должно, славит.

Не власть Любви, не ваша красота,

Иль холодность, иль гнев, иль гнет презрений

В злосчастии моем несут вину, —

Затем, что смерть с пощадою слита

У вас на сердце, — но мой жалкий гений

Извлечь, любя, способен смерть одну.

* * *

Лишь вашим взором вижу сладкий свет,[67]

Которого своим, слепым, не вижу;

Лишь вашими стопами цель приближу,

К которой мне пути, хромому, нет;

Бескрылый сам, на ваших крыльях, вслед

За вашей думой, ввысь себя я движу;

Послушен вам — люблю и ненавижу,

И зябну в зной, и в холоде согрет.

Своею волей весь я в вашей воле,

И ваше сердце мысль мою живит,

И речь моя — часть вашего дыханья.

Я — как луна, что на небесном поле

Невидима, пока не отразит

В ней солнце отблеск своего сиянья.

* * *

Спустившись с неба, в тленной плоти, он

Увидел ад, обитель искупленья,

И жив предстал для божья лицезренья,

И нам поведал все, чем умудрен.

Лучистая звезда, чьим озарен

Сияньем край, мне данный для рожденья, —

Ей не от мира ждать вознагражденья.

Но от тебя, кем мир был сотворен.

Я говорю о Данте: не нужны

Озлобленной толпе его созданья, —

Ведь для нее и высший гений мал.

Будь я, как он! О, будь мне суждены

Его дела и скорбь его изгнанья, —

Я б лучшей доли в мире не желал!

* * *

Ужели, донна, впрямь (хоть утверждает

То долгий опыт) оживленный лик,

Который в косном мраморе возник,

Прах своего творца переживает?

Так! Следствию причина уступает,

Удел искусства более велик,

Чем естества! В ваяньи мир постиг,

Что смерть, что время здесь не побеждает.

Вот почему могу бессмертье дать

Я нам обоим в краске или в камне,

Запечатлев твой облик и себя;

Спустя столетья люди будут знать,

Как ты прекрасна, и как жизнь тяжка мне,

И как я мудр, что полюбил тебя.

* * *

В ком тело — пакля, сердце — горстка серы,

Состав костей — валежник, сухостой,

Душа — скакун, не сдержанный уздою;

Порыв — кипуч, желание — без меры;

Ум — слеп и хром, и полн ребячьей веры,

Хоть мир — капкан и стережет бедой:

Тот может, встретясь с искоркой простой,

Вдруг молнией сверкнуть с небесной сферы.

Так и в искусстве, свыше вдохновлен,

Над естеством художник торжествует,

Как ни в упор с ним борется оно;

Так, если я не глух, не ослеплен

И творческий огонь во мне бушует, —

Повинен тот, кем сердце зажжено.

* * *

Стремясь назад, в тот край, откуда он,

Извечный дух, в теснины заточенья

Сошел к тебе, как ангел всепрощенья,

И мир им горд, и ум им просветлен.

Вот чем горю и вот чем полонен,

А не челом, не знающим волненья:

Любовь, избыв былые заблужденья,

Верна добру, приятому в закон.

Здесь — путь всему, что высоко и ново,

Чем живо естество: и сам господь

Вспоможествует этому немало.

Здесь предстает величье Всеблагого

Полней, чем там, где лишь красива плоть, —

И любо мне глядеть в его зерцало!

* * *

И карандаш и краски уравняли[68]

С благой природой ваше мастерство

И так высоко вознесли его,

Что в ней красы еще прекрасней стали.

Ученою рукой теперь нам дали

Вы новый плод усердья своего

И, не презрев из славных никого,

Нам многих жизней повесть начертали.

Напрасно век, с природой в состязаньи

Прекрасное творит: оно идет

К небытию в урочный час отлива.

Но вы вернули вновь воспоминанье

О поглощенных смертию, — и вот,

Ей вопреки, оно навеки живо!

* * *

Когда замыслит дивный ум создать

Невиданные облики, — сначала

Он лепит из простого материала,

Чтоб камню жизнь затем двойную дать.

И на бумаге образ начертать,

Как ловко бы рука ни рисовала,

Потребно проб и опытов немало,

Чтоб мудрый вкус мог лучшее избрать.

Так я, твореньем малого значенья

Рожденный, стал высоким образцом

У вас в руках, достойнейшая донна;

Но, сняв излишек, дав мне восполненье,

Ужели вы учительным бичом

Мой гордый пыл смирите непреклонно?

* * *

Годами сыт, отягощен грехами,

Укоренен в злодействах бытия,

К своей двойной уж близок смерти я,

Но сердце яд пьет полными струями.

Иссякшие не могут силы сами

Сломить судьбу, любовь, соблазны дня, —

И светлая нужна им длань твоя,

Чтоб удержать пред ложными стезями.

Но мало мне, господь мой, что готов

Ты душу взять, утратившую чистый,

Небытием пожалованный склад:

Пока не снят земной с нее покров,

Молю сравнять подъем крутой и мглистый,

Чтоб прост и светел был ее возврат.

* * *

Соблазны света от меня сокрыли

На божье созерцанье данный срок, —

И я души не только не сберег,

Но мне паденья сладостней лишь были.

Слеп к знаменьям, что стольких умудрили,

Безумец, поздно понял я урок.

Надежды нет! — Но если б ты помог,

Чтоб думы себялюбие избыли!

Сравняй же путь к небесной высоте,

Затем что без тебя мне не по силам

Преодолеть последний перевал;

Внуши мне ярость к миру, к суете,

Чтоб недоступен зовам, прежде милым,

Я в смертном часе вечной жизни ждал.

Франческо Берни

Папство Климента VII

Теперешнее папство все — приветы,

Да речи, да высокоуваженья,

«Потом», «но», «да», «быть может», «вне сомненья» —

Словечки без влиянья на предметы.

Сужденья, мненья, замыслы, советы,

Загадки, для которых нет решенья,

Беседы, остроумные реченья,

Приемы… лишь бы не платить монеты.

Ступающая сторожко пята,