Западноевропейский сонет XIII-XVII веков - [29]

Смех жемчугом блестит и лалом[62] нежным;

Рука все души манием небрежным

Берет в полон, и все покорны ей;

Ваш голос чище музыки небесной;

Ваш юный ум и ясен, и остер;

Осанка, поступь — не бывает краше;

При этом нрав столь праведный и честный,

Что, угадав благоволенье ваше,

Пылаю я, как на ветру костер.

Микеланджело Буонарроти

* * *

Спокоен, весел, я, бывало, делом

Давал отпор жестокостям твоим,

А ныне пред тобой, тоской язвим,

Стою, увы, безвольным и несмелым;

И ежели я встарь разящим стрелам

Метою сердца был недостижим, —

Ты ныне мстишь ударом роковым

Прекрасных глаз, и не уйти мне целым!

От скольких западней, от скольких бед,

Беспечный птенчик, хитрым роком годы

Храним на то, чтоб умереть лютей;

Так, и любовь, о донна, много лет

Таила, видно, от меня невзгоды,

Чтоб ныне мучить злейшей из смертей.

* * *

Нет радостней веселого занятья:

По злату кос цветам наперебой

Соприкасаться с милой головой

И льнуть лобзаньем всюду без изъятья!

И сколько наслаждения для платья

Сжимать ей стан и ниспадать волной;

И как отрадно сетке золотой

Ее ланиты заключать в объятья!

Еще нежней нарядной ленты вязь,

Блестя узорной вышивкой своею,

Смыкается вкруг персей молодых.

А чистый пояс, ласково виясь,

Как будто шепчет: «не расстанусь с нею…»

О, сколько дела здесь для рук моих!

* * *

О было б легче сразу умереть,

Чем гибелью томиться ежечасной

От той, кто смерть сулит любви злосчастной!

Увы, как сердцу не тужить,

Когда его все горше дума губит,

Что та, кого люблю, меня не любит?

Как можно мне остаться жить,

Когда она твердит, и это явно,

Что ей себя не жаль, — меня ж подавно?

Как мне внушить ей жалость, если впрямь

Ей и себя не жалко? — О, проклятье!

Ужели вправду должен смерть принять я?

* * *

Высокий дух, чей образ отражает

В прекрасных членах тела своего,

Что могут сделать бог и естество,

Когда их труд свой лучший дар являет.

Прелестный дух, чей облик предвещает

Достоинства пленительней всего:

Любовь, терпенье, жалость, — чем его

Единственная красота сияет!

Любовью взят я, связан красотой,

Но жалость нежным взором мне терпенье

И верную надежду подает.

Где тот устав иль где закон такой,

Чье спешное иль косное решенье

От совершенства смерть не отведет?

* * *

Скажи, Любовь, воистину ли взору

Желанная предстала красота,

Иль то моя творящая мечта

Случайный лик взяла себе в опору?

Тебе ль не знать? — Ведь с ним по уговору

Ты сна меня лишила. Пусть! Уста

Лелеют каждый вздох, и залита

Душа огнем, не знающим отпору.

— Ты истинную видишь красоту,

Но блеск ее горит, все разрастаясь,

Когда сквозь взор к душе восходит он;

Там обретает божью чистоту,

Бессмертному творцу уподобляясь, —

Вот почему твой взгляд заворожен.

* * *

Когда моих столь частых воздыханий

Виновница навеки скрылась с глаз, —

Природа, что дарила ею нас,

Поникла от стыда, мы ж — от рыданий.

Но не взяла и смерть тщеславной дани:

У солнца солнц — свет все же не погас;

Любовь сильней: вернул ее приказ

В мир — жизнь, а душу — в сонм святых сияний.

Хотела смерть, в ожесточенье зла,

Прервать высоких подвигов звучанье,

Чтоб та душа была не столь светла, —

Напрасный труд! Явили нам писанья

В ней жизнь полней, чем с виду жизнь была,

И было смертной в небе воздаянье.

* * *

Когда скалу мой жесткий молоток

В обличия людей преображает, —

Без мастера, который направляет

Его удар, он делу б не помог,

Но божий молот из себя извлек

Размах, что миру прелесть сообщает;

Все молоты тот молот предвещает,

И в нем одном — им всем живой урок.

Чем выше взмах руки над наковальней,

Тем тяжелей удар: так занесен

И надо мной он к высям поднебесным;

Мне глыбою коснеть первоначальной,

Пока кузнец господень, — только он! —

Не пособит ударом полновесным.

* * *

Будь чист огонь, будь милосерден дух,[63]

Будь одинаков жребий двух влюбленных,

Будь равен гнет судеб неблагосклонных,

Будь равносильно мужество у двух,

Будь на одних крылах в небесный круг

Восхищена душа двух тел плененных,

Будь пронзено двух грудей воспаленных

Единою стрелою сердце вдруг,

Будь каждый каждому такой опорой,

Чтоб, избавляя друга от обуз,

К одной мете[64] идти двойною волей,

Будь тьмы соблазнов только сотой долей

Вот этих верных и любовных уз, —

Ужель разрушить их случайной ссорой?

* * *

Хочу хотеть того, что не хочу,

Но отделен огонь от сердца льдиной;

Он слаб; чертой не сходно ни единой

Перо с писаньем: лгу — но не молчу.

Казнюсь, Господь, что словом ввысь лечу,

А сердцем пуст; ищу душой повинной,

Где в сердце вход, куда б влилось стремниной

В него добро, да гордость отмечу.

Разбей же, боже, лед мой! Рушь преграду,

Чтоб косностью своей не отвела

Твоих лучей, столь скудных в сей юдоли.

Пошли твой свет, несущий нам отраду,

Жене своей, — да вспряну против зла,

Преодолев сомнения и боли.

* * *

Ночь! сладкая, хоть мрачная пора,[65]

От всех забот ведущая к покою!

Хоть зорок тот, кто чтит тебя хвалою,

Как та хвала правдива и мудра!

Ты тяжесть дум снимаешь до утра,

Целишь их жар прохладою ночною,

И часто я, влеком своей мечтою,

Во сне взлетаю на небо с одра.

О сумрак смерти, знаменье предела

Всех вражеских душе и сердцу бед,

Конец печалей, верное лекарство, —

Ты можешь врачевать недуги тела,

Унять нам слезы, скинуть бремя лет

И гнать от беззаботности коварство.

* * *

И высочайший гений не прибавит[66]