Западноевропейский сонет XIII-XVII веков - [27]

Подпишем перемирие, пока

Не встало солнце: верь, Амур, что сниться

Ее лицо и голос будут мне

И белая в моей руке рука.

Не будь завистлив, дай мне насладиться

Неслыханным блаженством хоть во сне.

* * *

Пусть почести влекут неугомонных,

Палаты, храмы, толпы у ворот,

Сокровища, что тысячи забот

И тысячи ночей несут бессонных.

Волшебные цветы лугов зеленых,

В прохладной мураве журчанье вод

И птичка, что любовь свою зовет,

Влияют благотворней на влюбленных.

Лесные дебри и громады гор,

Пещеры, недоступные для света,

Пугливая дриада, быстрый зверь…

Лишь там передо мной прекрасный взор,

Которым — пусть в мечтах — не то, так это

Мне наглядеться не дает теперь.

К фиалке

Прекрасная фиалка, рождена ты

Там, где давно мое пристрастье живо.

Ток грустных и прекрасных слез ревниво

Тебя кропил, его росу пила ты.

В блаженной той земле желанья святы,

Где ждал прекрасный кустик молчаливо.

Рукой прекрасной сорвана, — счастливой

Моей руке — прекрасный дар — дана ты.

Боюсь, умчишься в некое мгновенье

К прекрасной той руке: тебя держу я

На голой груди, хоть сжимать и жалко.

На голой груди, ибо скорбь и мленье

В груди, а сердце прочь ушло тоскуя —

Жить там, откуда ты пришла, фиалка.

* * *

Счастливей нет земли, блаженней крова,[57]

Светлей небес, чем те, где жизни всей

Владычица живет, и в цвете дней

Суля мне гибель, возрождает снова.

То милостиво глянет, то сурово,

То скорбь, то счастье шлет душе моей;

Душа, навеки вверенная ей,

То к жизни рвется, то на смерть готова.

Превыше всех краев тот знаменит,

Где, затмевая золотого Феба,

Мое светило всходит неизменно.

Уже шесть лун того не зрел я неба,

К которому стремлюсь душой смятенной,

Как Феникс к Солнцу свой полет стремит.

* * *

Вовек не вынести такого света,

Какой сияет на ее челе;

Глазам, привыкшим к дольней полумгле,

Сей взор слепящий встретить силы нету.

Рассудок говорит — не диво это:

Она — созданье рая на земле,

И как же нам, коснеющим во зле,

От красоты подобной ждать привета?

Нет, не для страсти смертной рождена,

А богом послана на эту землю,

Как милость высшая, великий дар.

Всем душам благодать несет она,

Лишь я, несчастный, разуму не внемлю:

Кому — покой, мне — гибельный пожар.

* * *

Того желаю, что гнетет меня,

Мне жизнь как смерть, мне вечность меньше года,

Мне нет воды в реке, в долине — брода,

Не слышно мне ни звука в шуме дня.

Я в лед закован посреди огня,

Бегу цепей, и мне претит свобода,

Для уст моих цикута слаще меда,

Я жив тоской, веселие кляня.

Врага люблю, друзей навек забыв,

Оковы рву, какие сам сковал,

Уходит жизнь, а смерть всегда со мною.

Так хрупкий челн в бушующем прибое

Ни вдаль отплыть, ни обрести причал,

Не может, ужас в дерзость претворив.

* * *

Тот взгляд лучистый, полонив Амора,

Вонзился в грудь мне острою стрелой,

И стал я ненавидеть свой покой,

Исполненный душевного раздора.

Не то, чтобы о вечности позора

Я думал, или о тщете мирской,

Иль о надежде, ложной и пустой,

Или о времени, летящем скоро;

Но в рабстве дни свои влачу, доколе

С меня не снимут пагубный зарок

Смерть или Донна всеблагою волей.

Большой ли, малый мне отпущен срок, —

Ей посвящаю каждый час, ведь боле

Ничем утешить сердца б я не смог.

* * *

В печали, со смущенною душою

Иду на брег морской и в дикий бор

Услышать птиц лесных нестройный хор

И мерный шум Тирренского прибоя.

Напрасно жажду справиться с тоскою,

Разнообразием прельщая взор, —

Запечатлели чаща и простор

Черты, меня лишившие покоя.

Взгляну ли я налево, в грот пустой,

Дианою, чей облик света полн,

Она в листве мелькнет, подобна чуду.

Направо ль повернусь я, к шуму волн,

Она — царица моря. Так повсюду

Счастливая печаль моя со мной.

* * *

Как тщетно дерзновенье в сердце сиром,

Как цель смутна и как надежда лжет,

Как скуден бренной нашей мысли плод, —

Лишь Смерть от века правит этим миром.

Один доволен балом и турниром,

Другого сокровенное влечет,

Один в самом себе нашел оплот,

Другой стремится стать толпе кумиром:

Обличий много у тщеты, когда

Своим законам верен мир подлунный,

И в суете проходят дни и годы.

Все в мире тленно: счастье и невзгоды

Чредуются по манию Фортуны —

Лишь Смерть и постоянна, и тверда.

* * *

Блаженна ночь, что сокровенной тьмою

Своею осенила столько благ,

Блажен слепой и торопливый шаг,

Когда иду, ведом твоей рукою.

Я от невежд навеки в сердце скрою

Лишь Донне и Амору внятный знак

Услады, от которой меркнет зрак

Рассудка, побежденного красою.

О свет несущие ночные тени!

О тишина ночная, что поет

Нежнее флейты и звучней свирели!

О вздохи счастья, слезы сожалений!

О гордое желание, полет

Дерзнувшее стремить к столь дивной цели!

* * *

Увы, обильный ток прекрасных слез

Исторгнуло сладчайшее страданье:

На миг затмил любимых звезд сиянье

Тяжелой тучей мрак душевных гроз.

И ливень струи чистых вод пронес

По коже, заалевшей от лобзанья, —

Ручей так мчится средь благоуханья

Лилей росистых и карминных роз.

Как птица после яростных лучей

Вечерней наслаждается росою,

Так ливням этим рад крылатый бог.

Таясь на дне блистающих очей,

Он сделал боль блаженством, плач красою

И на ресницах искорки зажег.

Маттео Мария Боярдо

* * *

Я видел, как из моря вдалеке

Светило поднималось, озаряя

Морской простор от края и до края

И золотом сверкая на песке.

Я видел, как на утреннем цветке

Роса играла — россыпь золотая,