Западноевропейская поэзия XX века - [45]

Мой сын возлюбленный взлетает властно;

Я жду любви ответной, но напрасно:

Он не вернул ее и не вернет.

Как все мужчины, о своей вине

Не мысля, он обрек нас на разлуку.

Без ревности увижу я, как внуку

Он дар вручит, что предназначен мне.

В тени времен мерещится мне сад,

Где, жребием играя человечьим,

Мяч золотой мы, улыбаясь, мечем

Всегда вперед и никогда назад.

СТАРЫЕ ЛАНДСКНЕХТЫ

Есть в Небесах домишко простой,

Где находят вояки посмертный постой.

Вдали от пророков и ангельской своры

Они у камина ведут разговоры,

Гонимые пасынки райской семьи,

Ландскнехты, спасшие души свои.

Наскучив молчанием благоговейным,

Рубаки вздыхают о флягах с рейнвейном.

Ан в Небесах угощаться нельзя!

Разве что херувимчик босой,

Среди облаков разноцветных скользя,

Напоит их свяченой росой…

Сыграть бы в картишки, ругаясь при этом!

Но карты и ругань в Раю под запретом;

Когда же бедняги идут напролом,

Из уст вылетает не брань, а псалом.

Тут, изумленный таким превращеньем,

Мнется ослушник с великим смущеньем;

Побагровев, как бурак молодой,

Глупо молчит и трясет бородой.

Да, трикраты блаженны они!

Но боже! Как мало в Раю солдатни!

Щеголи, весельчаки, горлопаны,

Их собутыльники и друзья,

Рубленый сброд, оголтелый и пьяный,

Грешное братство меча и ружья, —

Все они, все, по воле господней,

Коптятся и жарятся в преисподней.

Иногда искушают спасенных солдат

Знакомые громы, что снизу летят.

Барабанная дробь рассыпается там:

«Тара-там-там-там, тара-там-там-там».

Бегут ландскнехты к небесным вратам

И жадно глядят, толпясь на пороге,

В пыльную пропасть, где вьются дороги,

Где барабан на парад сзывает,

Где фанфара, как щука, пасть разевает;

Лошади ржут, оружие блещет,

Рваное знамя в воздухе плещет,

Деревни горят, и пламя, играя,

Клубится к вратам постылого Рая.

Ландскнехты смакуют знакомую гарь,

Вслушиваются в хриплые трубы,

Трясутся их руки, сжимаются зубы…

Но тут появляется Петр-ключарь

И гонит несчастных ландскнехтов назад.

Еще последний, единственный взгляд!..

Они сидят у камина снова,

Но ни один не промолвит слова.

Они внимают, как еле-еле

Бормочут внизу барабанные трели,

Как ветер доносит к небесным вратам:

«Тара-там-там-там, тара-там-там-там…»

РУДОЛЬФ БОРХАРТ Перевод В. Леванского

Рудольф Борхарт (1877–1945). — Поэт идейно отошел от круга Георге, но так и остался автором для интеллектуальной элиты. Более известен как переводчик античных писателей. Значительное время жил в добровольном изгнании в Италии, где и был схвачен гестапо в 1944 г. Умер вскоре после удавшегося побега из концлагеря. Книги стихов — «Полуспасшаяся душа» (1920), «Творение из любви» (1923), «Ямбы» (в названии обыгрывается древнегреческое значение слова — «стихи-поношения», 1935; изданы посмертно в 1967 г.) и др. — свидетельствуют о большом формальном мастерстве в сочетании с некоторой тематической и эмоциональной бедностью. Переводится впервые.

НАДПИСЬ НА ОБРАТНОЙ СТОРОНЕ ЗЕРКАЛА

Если в зеркало она глядится,

Снова, снова я шепчу:

«Что за чудо — не спугните… чу! —

В этом тусклом обруче таится…»

Зеркало, все прочее — забвенье,

Все — игра пустых теней,

Если только от нее и к ней

Нежное летает отраженье.

Просияй — и счастья целый ворох

Ей верни, и пусть в лучах

Сумрак пропадет, растает страх —

Безотчетный, скользкий страх во взорах.

В горький час яви моей любимой

Светлый лик — тот самый лик,

Глядя на который я постиг

Чудо жизни в миг неповторимый.

БОКАЛ

Ты глядишь, бокал вина,

Как глаза моей тревоги.

Или впрямь душа больна?

Мрак мерцает черноокий.

Переливы льда в кругу стекла,

Зеркало теней, крутая мгла.

Над бокалом аромат —

Над бокалом бесы скачут.

Жажду дикую таят,

Злость и яд в ухмылке прячут.

У меня в мечтах она одна —

И звенит в ушах: «Так пей до дна».

Не грусти, любовь моя,

Обо мне не думай плохо.

Хоть и много выпил я,

Все же я не выпивоха:

Пьяница у бочки задремал,

А тебя я вижу сквозь бокал.

Подниму бокал огня

И поставлю осторожно.

Этот лед обжег меня.

Неужели невозможно

Поднести к губам ее ладонь,

Чтоб проник сквозь камень мой огонь?

МАНОН [57]

Мой милый друг, тебя мне жаль:

Один — всю ночь — у моего порога!

Мне душу бередит твоя печаль.

Но все пройдет. К чему тревога —

Ничто не вечно. Я в себе не властна.

К примеру, если заново начать,

Как знать, — а вдруг все сложится прекрасно,

Все то, что не сбылось, — как знать.

Откуда золото? Ответ туманный:

Об этом знает новый кавалер.

Но если он залез в твои карманы,

Я награжу тебя на свой манер.

На все твои мольбы, записки, речи

Что мне сказать? Я только вся в слезах.

Назначь мне час и место встречи.

Мы будем рядом — и что мне страх!

Не скрою, я пленилась новизною.

Она прекрасной кажется всегда.

Оставь упреки — я тебя не стою.

Избавь меня от ложного стыда.

Казалось мне, когда была твоею,

Что я люблю. Но ты забудь мечту.

Нет, я не для тебя. Я не сумею

Найти в себе любовь и чистоту.

Хороший мой, постой, не уходи же!

Останемся друзьями. Слово дам,

Другие недурны, но ты мне ближе.

Ты мне по нраву — ты знаешь сам.

Как девочка на шаре, я ликую.

Мне боязно — но поиграть позволь,

Не возноси меня на высоту такую:

Сорвусь — а для тебя такая боль!

ГАНС КАРОССА Перевод Арк. Штейнберга

Ганс Каросса (1878–1956). — Был в начале творческого пути приверженцем неоромантизма («Стихи», 1910; «Бегство», 1916, и др.), позже тяготел к классической традиции («Звезда над морем огней», 1946; последние разделы в «Собрании стихотворений», 1948). Позиция поэта в гоцы войны была двойственна: оставаясь в Германии и даже возглавив созданный фашистами Всеевропейский союз писателей (1941 г.), он в своем творчестве этих лет был крайне далек от идей национал-социализма, апеллировал к человеческой совести, к милосердию, что само по себе было для заправил «третьего рейха» «контрпропагандой». Поэтому Каросса считается одним из важнейших представителей так называемой «внутренней эмиграции» (это видно и из публикуемых в томе стихотворений). Его стихи на русский язык впервые были переведены И. Фрадкиным (1969).