Замурованное поколение - [38]

К счастью, день выдался относительно спокойный, сложных случаев не оказалось. Ферментативная диспепсия, ревматический полиартрит, который мне уже приходилось лечить, инфекция гортани, несколько фурункулов, а также урогенитальное заболевание, по-видимому, крауроз влагалища, потребовавшее консультации гинеколога… Я постарался скорей освободиться, испытывая неведомое прежде нетерпение, несовместимое с такими моими чертами характера, как методичность и скрупулезность. Избрав профессию врача, я знал, что в известном смысле перестану принадлежать себе, что мое время будет принадлежать больным. Это давалось мне легко, относительно легко, после того как я преодолел любовный кризис в студенческие годы, так как затем я вошел в определенный ритм, который не нарушило и обескураживающее открытие, что Бернардина — не тот тип женщины, какой она казалась мне в период жениховства, и что она и как жена обладает определенными недостатками. Это нетрудно было поправить, что я и сделал со свойственной мне решимостью.

На этот раз сложилось иначе: решение проблемы зависело не только от меня. Прежде всего сама проблема не была достаточно ясна, я не знал степень виновности Алехо. И следовало узнать это, прежде чем я выработаю линию поведения и начну действовать. Если он, побуждаемый любовной страстью, завороженный чарами женщины, благосклонностью которой он мог пользоваться, лишь выполнив ее требование, совершил или помог совершить это преступление, тогда вина его, хотя и серьезная, несколько смягчалась, можно было сослаться на временное помрачение рассудка: он поддался безумству и сам стал его жертвой. Значит, он больной, и можно надеяться на его выздоровление, и, вероятно, оно уже началось: нельзя не учитывать возможность того, что потрясение после совершенного убийства открыло ему глаза; правда, его поведение — это надо признать — не очень-то согласуется с этой гипотезой. «Но и не опровергает ее», — сказал я себе. Может быть, сейчас он как раз прилагает все усилия к тому, чтобы забыть о совершенном против воли преступлении.

Однако дело принимало совершенно другой оборот, если предположить, что инициатором преступления был он сам, что он его замыслил, обдумал и совершил. В этом случае трудно подыскать смягчающие обстоятельства, особенно если в его дальнейшем поведении нет и признака искреннего раскаяния, нет и намека на желание смягчить свою вину, публично заявив о нарушений общепринятого кодекса чести… В тревоге сжал я руль своей машины. Я терял сына, моего единственного ребенка…

Впрочем, нет, не единственного. У меня еще была дочь, просто я до этого о ней не вспомнил. Короткий разговор с Моргадой, несколько фраз за обедом, скрупулезное исследование фотографий — все это сосредоточило мои мысли на Алехо, а Рената начисто вылетела из головы.

Я оставил машину и нащупал в кармане бумажку с ее адресом. Только момент я выбрал не очень удачный для такого визита. Слишком я был озабочен: драматическая история с моим сыном завладела мной настолько, что все остальное не могло вызывать существенного интереса. «Но так тоже не годится», — подумал я тогда. Одержимость никогда еще не помогла решить какой бы то ни было вопрос; напротив, надо отвлечься, отойти, посмотреть со стороны, беспристрастно увидеть события в определенном ракурсе, чтобы на ум пришло правильное решение. Поэтому чужие проблемы нам всегда бывает легче разрешить, чем свои собственные: мы можем посмотреть на них с разных сторон и рассчитать все возможности. Видимо, полезно было бы несколько отстраниться от проблемы, связанной с Алехо, а для этого надо прекратить непрестанно думать о ней. Но усилием воли я сделать это не мог, слишком в нее углубился; а вот занявшись чем-то другим, хотя бы проблемой, связанной с Ренатой, я смог бы достаточно освободить свое сознание, с тем чтобы потом, вернувшись к проблеме преступления, использовать интуицию, накопившуюся за это время в подсознании, которая, возможно, и приведет меня к успеху. Что же касается проблемы дочери, то здесь момент нашей встречи не играл роли, потому что я не хотел принимать какое-нибудь решение сразу.

Итак, я решил пойти. К тому же и время представлялось подходящим, для визита — восемь часов вечера. Я не знал, чем она занимается, работает ли вообще, но, даже если работает, в это время ее легче застать дома. Но я ее не застал. На радио мне дали адрес без указания квартиры, так что поначалу я подумал, что это какой-нибудь старый домишко, но дом оказался современным и довольно большим. Перед входом было нечто вроде миниатюрного сада с фонтанчиком, обсаженным кустами, которые в сумерках казались сплошной зеленоватой стеной. За стеклянной дверью в вестибюле видны были нештукатуренные стены из красного кирпича, вполне в современном функциональном стиле. Как многие новые здания, построенные лишенными воображения архитекторами в подражание определенным образцам и на скудные ассигнования, этот дом казался недостроенным.

В темной привратницкой никого не было, но впереди я увидел почтовые ящики с фамилиями жильцов и по ним установил, что девушка живет на втором этаже, вторая дверь. Но оказалось, что дома никого нет, на мой звонок никто не вышел. Тогда я позвонил в соседнюю квартиру, и мне открыл какой-то старик. Он был глух, позвал жену, и та ответила мне, что не знает в котором часу можно застать соседей.