Замок цветов - [2]

Флер и не пыталась его расспрашивать. В такие минуты она чувствовала, что не стоит сразу вмешиваться: отец с матерью были двумя половинками единого целого, и, когда на одного наваливались заботы, бремя разрешить их поровну распределялось между обоими.

Малькольм покачал головой и пошел не в столовую, где его дожидался обед, а в маленькую комнату, которую использовал как кабинет, и там сел в кожаное кресло. Глава семейства дождался, пока к нему присоединятся жена и дочь, и, когда обе, встревоженные, сели напротив, он начал рассказывать.

— Сегодня я очень расстроился, побывав в больнице… Господь свидетель, я посещал сотни больных, многие из которых слепые и не имели надежды когда-либо вернуть зрение, но этот молодой человек, — его голос дрогнул, — он никому не позволяет утешать себя, отклоняет все предложения познакомиться… Более того, четко сформулировал, что не верит ни во врачей, ни в священников!

Жена, подавшись вперед, ободряюще похлопала его по руке.

— Расскажи с самого начала, дорогой, тебе станет гораздо лучше, когда ты снимешь камень с души.

— Тут дело не во мне, Джин, — сурово ответил он. — Мне надо найти способ помочь ему.

После довольно продолжительной паузы Малькольм принялся рассказывать:

— Сегодня в больнице меня дожидалась записка от сэра Фрэнка Хэмлина, знаменитого глазного хирурга, — я уверен, вы уже неоднократно слышали о нем от меня. Сэр Фрэнк просил, чтобы я, прежде чем идти в палаты, переговорил с ним. Вот я и отправился его разыскивать.

Флер склонилась вперед, стараясь не пропустить ни одного отцовского слова.

— Оказалось, доктор озабочен в связи с появлением нового пациента — это молодой француз, чья семья хорошо знакома сэру Фрэнку. Он рассказал мне, какое несчастье постигло молодого человека. Два года назад тот ослеп от кислоты. Все это время доктора во Франции давали ему надежду, но очень слабую. Затем, после шести безуспешных операций, его семья обратилась к сэру Фрэнку, который велел немедленно везти больного в Англию, в нашу больницу. Сразу после несчастного случая молодой человек очень верил докторам, никогда не жаловался ни на боль, ни на страдания, которые, должно быть, были изрядны, надеясь, что ему вернут зрение. Но постепенно его оптимизм таял, уступая место горькому разочарованию. А после последней безуспешной операции он впал в полное отчаяние и поклялся, что больше никогда не даст себя оперировать.

— Бедный, бедный мальчик, — прошептала Джин Мэйнард, с трудом удерживая слезы.

— Да, его действительно стоит пожалеть.

— Но, папа, чего же хотел от тебя сэр Фрэнк? — с недоумением спросила Флер.

— Доктор уверен, что его операция окажется успешной, и очень хочет попробовать. Семье больного удалось уговорить своего отпрыска, рискнуть в последний раз. Тот, хотя и очень неохотно, согласился. Однако настроение больного внушает Фрэнку Хэмлину большую тревогу. Бесполезно оперировать человека, в душе которого лишь черное отчаяние и безнадежность… Поэтому доктор и просил моей помощи, чтобы немного ободрить молодого человека. Сам сэр Фрэнк пытался это сделать, то же самое пробовала сделать и семья, но все без толку. Боюсь, теперь они смотрят на меня как на последнюю надежду.

Викарий в полном отчаянии понурил голову.

— Но ты сумеешь, мой милый! — утешала его жена. — Вспомни, сколько таких людей удалось тебе поддержать и ободрить!

— Я пытался, — покачал головой викарий, — но у меня ничего не вышло. Никогда еще мне не доводилось встречать такого глубокого, мрачного пессимизма… точнее, равнодушия к жизни. Молодой человек никому не дает проникнуть сквозь броню, в которую заковал душу, и в ответ на все усилия, я получил лишь холодную улыбку, а под конец услышал те слова, которые уже передал вам: «Простите, но, боюсь, я больше не верю ни врачам, ни священникам!» Да и никому другому не верит, пожалуй, тоже, — горько прибавил викарий. — Мне кажется, этот молодой человек перенес такие мучения, и, похоже, не только физические, что решил никогда больше не поддаваться никаким чувствам!

Наступило неловкое молчание, во время которого каждый из них пытался представить себе, какая же боль должна была вызвать такое безразличие ко всему… Тихонько вздохнув, Джин Мэйнард робко предложила:

— Флер могла бы постараться помочь…

Девушка вздернула голову:

— Я? Что же я могу сделать? Папа…

Она повернулась к отцу и увидела, что отчаяние на его лице сменилось улыбкой.

— Конечно!.. Почему я об этом не подумал? Действительно, стоит попытаться!

— Нет, папа. Я не могу…

Флер спорила весь обед. Она каменела при одной мысли о встрече с человеком, о котором рассказал отец, представляя, какой прием ожидает ее, если тот расценит участие и сочувствие грубым вмешательством в его частную жизнь. Но родители так расстроились, услышав твердый отказ дочери, что, в конце концов, Флер вынуждена была согласиться.

На следующий день Флер пораньше поехала в больницу. Обычно в свое дежурство в палатах она записывала просьбы больных доставить им то, чего не могла обеспечить больница, и выполняла их мелкие поручения. На сей раз, девушка решила сначала с кем-нибудь поговорить, а уж потом идти к тому пациенту. Лучше всего, конечно, с Дженнифер Далтон, старшей медсестрой больницы.