Замки детства - [10]
Старуха Зеевис, трясясь от гнева, проливала кофе на пышную, задрапированную гипюром грудь, потом обильно смачивала платок в теплой воде и тщательно оттирала пятно, не стесняясь арендатора Жоса. Отель Шаха покоился на аркадах из огромных, высотой с обитателей Марса, камнях, Гозоны выехали из Капита на прием к Шаху, Мсье Гозон, с тонким браслетом вокруг запястья, зябнущий, словно обезьянка, и Мадам Гозон, если бы не нос, совершенно круглый, с какой стороны ни посмотри, прослыла бы очаровательной; этот нос она унаследовала по закону семейной физики, в соответствие с которым один и тот же объект может встречаться и здесь и в мире ином; ее дедушка де Курендлен уже унес идентичный нос — преданный Эмиль подтвердил бы — в могилу, но прежде належался в кровати в стиле ампир в высоком, вздрагивающем от немецкой канонады{29}, красном доме на берегу реки в Базеле. Еще до смерти де Курендлена круглый нос достался сыну, притащившему потом из Африки множество редких животных, и дочери Элизе, которой старик запретил выйти замуж в Базеле. Мсье де Гозон, маленький и чернявый, как обезьяна, занимался дипломатией и, рассудив, что в Китае любая европейка красива, женился на Элизе. Два предыдущих носа, уже давно лишившиеся мяса, больше не отличаются от прочих европейских носов; а верный Эмиль покоится в ногах.
«Мы не опаздываем, дорогая?» — спрашивал Мсье де Гозон, сжимая мохнатой рукой большую серебряную луковицу на волосяном шнуре, оправленном в золото, волосы принадлежали его матери, уроженке Женевы, красавице времен Империи. Дорогая думала, что нет, просто уверена, нет. «Шах часто заставляет себя ждать, мне Мсье Ларош сказал».
В дальнем конце аллеи, где вполне можно встретить молодых божков, прячущихся за стволами пятнистых, как шкура леопардов, платанов, де Гозоны увидели Джемса Лароша на козлах двуколки; он пронесся мимо, и медная лампа еще долго покачивалась в тисовой парковой беседке; позже, после Революции, однажды осенью Джемс Бембе полезет за лампой, уронит ее на землю цвета Коринфского вина и разобьет; лампу он снимал, потому что Мадам Луи, толстокожая, с учительским лорнетом, пристегнутым, бриллиантовой булавкой к корсажу, одна грудь явно выше другой, вознамерилась перебраться в город; ей стало тяжело заботиться о Грас. Когда проезжали шато де Коттен, мелкий гравий так громко заскрипел под колесами, что ветхозаветная мадмуазель, хозяйка гамака, вышла на подвесной мост, обвитый плющом, сделала широкий, напоминающий танцевальную фигуру прежних времен, разворот и удар кнутом! Джемс Бембе поскакал по дороге прямиком к городу. Джемс Ларош скрылся от близоруких глаз мадам де Гозон за облаком пыли. «Боже мой! Боже мой! — шептал он иногда, как белый кролик, выхватывая из кармана часы, — не опоздаю ли я!» Между тем муж Галсвинты, откинувшись на спинку садового кресла из кольчужных колец, посасывал отменный «Наполеон», приобретенный вместе с домом у генерала Фроссара. Среди узких матово-зеленых листьев жасмина распустились обманутые ненадежным теплом бутоны; розы набирались сил перед последним октябрьским цветением; переливалось озеро, окруженное прозрачными, как бывает только в погожие дни, горами; герань слушала карканье ворон, взмах крыльев — и птицы камнем падают в Сан-Дене, лучший виноградник; там, за прудом, росли стройные ряды муската, и виноград почти никогда не осыпался; солнце, по утрам разбрызгивающее лучи между Дан-де-Жаман и Дан-дю-Миди{30}, уводило от него, любимого, тень ореховых деревьев. Чучело в старом жакете умершего доктора, мсье Анженеза, который он надевал, отправляясь за Капит к старому Бембе, никогда не платившему по счетам, но однажды вместо денег притащившего соломенное кресло с грубо вырезанной ножом датой 1749, не пугало ни ворон, ни воробьев. В феврале мохноногий сарыч, усаживаясь на черный драповый рукав, вертел головой, не поворачивая тела; потом, тяжело взмахивая крыльями, летел до виноградника Саль, неудачно расположенного на плоском участке за Грас, и мадам Луи с лорнетом, пришпиленным бриллиантовой булавкой, левая грудь явно выше правой, отдергивала штору и смотрела на сарыча, не видя его. Раньше ей следовало бы увидеть и сарыча, и ворон, и гортензии, и прозрачные горы, до страданий. Молодой деверь скользил вперед, ступни обтянуты желтыми ботинками, как перчатками, и поспешно вытаскивал часы: «Боже мой! Боже мой! я опаздываю! Я же иду целовать руку Королеве!» Еще до отъезда в Россию к князю Голицыну красавчик Луи целовал в прачечной набожную и чопорную Жюли Бембе; в одежде он предпочитал рыжий бархат, а рыжая шапка волос, пахнувших сеном, свела с ума его будущую жену; маленькая евреечка вернулась из пансиона, где каждое утро просыпаясь и поднимая треугольную голову с подвязанной тяжелой черной косой, повторяла: «Hat es schon gelautet? Sind die Ufer weit?{31}», и вышла замуж за Луи, против воли дяди-банкира. Вскоре понадобилось продать виноградники в Саль и Су-Виш, ведь чаша весов перевешивала в пользу рыжей шевелюры, а не Саль и Су-Виш. Закончив целовать Жюли Бембе, также внезапно, как перестают литься слезы, как затихают аплодисменты в театре, как малиновка ровно через десять дней таинственно исчезает с насиженного ею места, красавец Луи уверенным крестьянским шагом, ловко обходя навозные лепешки, усеивающие шар земной, направился к ждавшей у ворот Виктории
Мир романа «Духи земли» не выдуман, Катрин Колом описывала то, что видела. Вероятно, она обладала особым зрением, фасеточными глазами с десятками тысяч линз, улавливающими то, что недоступно обычному человеческому глазу: тайное, потустороннее. Колом буднично рассказывает о мертвеце, летающем вдоль коридоров по своим прозрачным делам, о юных покойницах, спускающихся по лестнице за последним стаканом воды, о тринадцатилетнем мальчике с проломленной грудью, сопровождающем гробы на погост. Неуклюжие девственницы спотыкаются на садовых тропинках о единорогов, которых невозможно не заметить.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Это — роман. Роман-вхождение. Во времена, в признаки стремительно меняющейся эпохи, в головы, судьбы, в души героев. Главный герой романа — программист-хакер, который только что сбежал от американских спецслужб и оказался на родине, в России. И вместе с ним читатель начинает свое путешествие в глубину книги, с точки перелома в судьбе героя, перелома, совпадающего с началом тысячелетия. На этот раз обложка предложена издательством. В тексте бережно сохранены особенности авторской орфографии, пунктуации и инвективной лексики.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.