Заметки о войне на уничтожение - [80]

[…] Недавно, кстати, здесь был доктор Геббельс. Мне пришлось специально приехать из Хамма, где я вел курс обучения, чтобы заместить командующего округом. Министра принимали в старинном зале ратуши, в котором была завершена Тридцатилетняя война. Зал сохранили точно в том виде, в каком он был тогда, даже подушки остались теми же, на которых тогда сидели депутаты. Геббельсу была подана чаша в виде петуха в натуральную величину из чистого золота — средневековая драгоценность. Когда петуха осушают, он опускает крылья, которые поднимаются при наполнении. Геббельс], однако, его не осилил. Отставив петуха, он направился ко мне, будто я его старинный знакомый. На ужине у гауляйтера мы потом сидели рядом. Он был весьма общителен. Жители Мюнстера ожидали большой речи против епископа[314], но всё прошло весьма мирно.

Письмо матери, [Мюнстер] 13 февраля 1938 г.

BArch. N 265/152. Bl. llf., teils ms.

[…] Мы все весьма потрясены событиями в Берлине[315]. Рассказывают разное; помимо прочего, в газетах пишут, что вермахт теперь будут партийно–политически воспитывать.

Верно то, что весь кризис имеет одну причину: брак министра. Когда я в середине января был в министерстве, никто действительно не подозревал, к какому исходу приведет это супружество, которым каждый был изумлен. Бломберг наткнулся на женщину весьма сомнительного толка, которую он, очевидно, знал уже некоторое время. […]

Благодаря своего рода новому регламенту для ведения дел надеются, что и в будущем работа будет вестись профессионально. Вновь назначенные люди — умелые работники, которые сделают всё для блага дела. В любом случае найден наилучший выход из кризиса, и мы довольны той искусностью, с которой удалось всё опять поставить на твердую почву.

Остается лишь вопрос, удастся ли генералу Кейтелю настаивать на своей точке зрения на самом верху. Я хорошо его знаю, он мой старый начальник по Берлину. Он весьма дипломатичен и умеет хорошо говорить. Но легко ему в новой должности не будет. Став советником фюрера, он сейчас занял высшее положение в иерархии вермахта. Для этого пришлось уйти и генералу Фричу, стоявшему над Кейтелем. Уход Фрича — очень большая потеря. Он был умным, здравомыслящим человеком с большим чувством ответственности, он был чужд любой показухе и высоко ставил лишь действительные заслуги каждого. Остальные отправленные в отставку генералы и так должны были уйти к 1 апреля. Чтобы уход Бломберга и Фрича не слишком бросался в глаза, дату несколько сместили. […]

Письмо матери, [Мюнстер] 13 марта 1938 г.

BArch. N 265/152. Bl. 22

[…] Мы все под впечатлением австрийских событий[316]. Уже с января говорилось, что будет что–то предпринято против Австрии. Но то, как это было сделано, и результат — большой сюрприз для нас. Жалко, что я не был там лично. Шушнигг[317] просил о помощи оружием как французов, так и англичан. И те и другие отказали, но сообщили, что будут протестовать в Берлине против вторжения. Протест действительно был подан — в том духе, что они заявляют несогласие с вторжением и применением силы. На это им ответили, что они ошибаются. Мы не применяли силу против австрийцев — напротив, они нас приветствовали. Ты — одна из тех немногих людей, которые пережили разрыв в 1866 г.[318] и воссоединение в 1938 г.

Запись в дневнике, 26 сентября 1938 г.

BArch. N 265/9

В 20:00 Ад[ольф] Гитлер говорит в Шпортпаласе[319]. Мы слушаем его речь в семейном кругу вместе со слугами.

Речь явно произносится в сильном возбуждении. Фразы кажутся рублеными, как будто их не произносят, а выталкивают. Речь, похоже, оставляет не слишком много шансов на мирный исход. Ведь мы слышим день за днем, что Чехия отклоняет немецкие требования.

С военной точки зрения нас не очень радуют условия, в которых может начаться военная кампания. Одно из важнейших вспомогательных средств на войне — эффект неожиданности — для нас полностью отпадает. Чехи невероятно активны на своей границе. Они поджидают нас в своих укреплениях с английским оружием.

Французы и англичане готовы к тому, чтобы стрелять нам в спину.

Никто не может точно распознать, чего хочет высшее политическое руководство: оно рассчитывает на то, что наши западные противники всё же не решатся напасть?

Или надеется, что они нападут лишь тогда, когда с Чехией мы уже справимся? Игра, в которую оно играет, кажется — мягко говоря — чудовищно смелой.

Верно то, что нам удастся быстро разделаться с Чехией. Превосходство с нашей стороны слишком велико, чтобы этот враг смог долго сопротивляться. К тому же чех — солдат трусливый, на него нельзя положиться. Его войска, кроме того, полны людей, на которых чешские офицеры не могут рассчитывать: судетские немцы, венгры, поляки. И всё же предупрежденный враг, который после нынешней речи может вычислить дату нападения, может нанести нам куда больший ущерб, чем враг, ошарашенный немецким нападением.

В общем, твердо рассчитываем на войну. Она кажется неотвратимой, причем не только с Чехией, но и с Англией- Францией и Россией. Настроение в основном подавленное. Восторгов и ликования, как в 1914 г., нет. Народ в целом хочет скорее мира. Лишь молодежь, которая не пережила войну, спрашивает: почему мы не наносим удар?