Заметки о войне на уничтожение - [70]

Письмо родителям, [Рава] 7 января 1915 г.

BArch. N 265/143. Bl. 1

[…] Русский, кстати, отпраздновал Рождество очень торжественно. Мы оставили его в покое и вели себя пристойно. Недавно рассказывали, что, со слов пленного, русские очень удивились, услышав, как наши ребята поют в окопах рождественские песни, и решили, что немцы всё же вполне благочестивы. Наша вторая рота сделала рождественскую елочку для русских с огоньками и листовками, призывающими переходить на нашу сторону. Они выставили ее на полпути к русским окопам, и русские ее забрали. Рота в полном составе выстроилась на краю своих окопов и после короткой речи ее командира, старого лесничего Якоби, пропела все рождественские песни. Ни одного выстрела в их сторону. А вот в другом месте русский палил так долго, что совсем изрешетил маленькую елочку на краю окопа. […]

С декабря 1916 г. по март 1917 г. Хейнрици (с июня 1915 г. — капитан) был вторым офицером штаба (Ib: снабжение) в 115–й пехотной дивизии в Румынии (позиционная война на Путне и Серете).

Запись в дневнике, 22 февраля 1917 г.

BArch. N 265/8

Утром быстрые лошади пронесли меня под ярким солнцем по прекрасному санному пути (ночью выпал снег) из Мартинешти в Чорешти. Там я вышел у дома Мюленпфордта[238] и для начала обошел с ним и комендантом всю деревню. Сильнее всего бросалась в глаза нищета, в которой живут крестьяне. Маленькая, дающая лишь десять центнеров в день мельница не в состоянии перемолоть кукурузной муки столько, чтобы ее хватило на прокорм 2500 жителей. Из–за царящей в деревне тесноты горемыки вынуждены ютиться по 20–30 человек в избе. Воздух в помещениях ужасный, так как все дела делаются внутри, а от румын, не славящихся своей чистоплотностью, воняет совершенно зверски. В любом случае мы должны это изменить.

Затем я поговорил с Мюленпфордтом про всю эту обстановку, также о решении выделить из всех скопившихся тут беженцев женщин и детей и вывезти их в тыл, а мужчин оставить здесь, у нас. Я и раньше уже несколько дней его обрабатывал. Это решение означает лишить семьи кормильцев, отправить жен и детей без мужей в неизвестность. Очень жестоко по отношению к людям. Если бы такое сделали с нашими согражданами, мы бы назвали это варварством. Но нам нужны мужские руки для возделывания полей весной. Парни могут вспахать для нас пару моргенов, что пойдет на пользу людям на родине. Это куда важнее того, что нескольким румынским женщинам и детям придется нищенствовать. Ответственность за войну снова самым жестоким образом мстит этой стране.

Мы отправляемся на точку 27. По пути Мюленпфордт показывает мне те места, на которых нашли две повозки с замерзшими до смерти румынами, главным образом с женщинами и детьми. На дороге повсюду валялись бревна для постройки блиндажей. Единственная усадьба была сожжена до основания. Стаи черных ворон пировали над трупами лошадей. Эту войну не сравнить с Тридцатилетней. Уничтоженное той войной — детские забавы по сравнению с нынешней. […]

С марта 1918 г. капитан Хейнрици был первым штабным офицером (1а: оперативное командование) 202–й пехотной дивизии, располагавшейся под Реймсом, где шла позиционная война. С15 июля 1918 г. дивизия принимала участие в последнем немецком наступлении на Западном фронте. После его скорого провала она до конца войны вела оборонительные бои у Реймса, в Пикардии и Шампани, постепенно отступая. Затем ее перебросили в Рейнскую область и, наконец, в январе 1919 г. демобилизовали в Гамбурге.

Запись в дневнике, 30 сентября 1918 г.

BArch. N 265/8

Какая пропасть пролегла между 3 июня [предыдущая запись в дневнике] и 30 сентября. Прошло четыре месяца, и наше положение за это время, к сожалению, только ухудшалось. Сегодня следует сказать, что положение настолько серьезно, каким не было с начала войны. Мы только что закончили свое осеннее путешествие в Пикардию, в которое наша дивизия отправилась столь негаданно. Сейчас идем форсированными маршами в Шампань, там нужна наша помощь. Француз глубоко вгрызся в наши позиции. Удивляешься той мощи, с которой ему удается сражаться. Преодолевать трудности ему помогает чувство успеха и мысль, что он освобождает свою Родину.

Мы всё время спрашиваем себя, как же так вышло, что этот прекрасно начавшийся военный год, с которым мы связывали столько надежд[239], так заканчивается. С военной точки зрения проблема, на мой взгляд, в недостатке солдат. На карте рисуются роты, а на деле в них по 30–40 человек. При этом участки, которые им приходится оборонять, увеличились. Если раньше удерживали одну линию фронта в три раза большими силами, то теперь имеющихся еще раз делят на три и располагают друг за другом. Так нигде ничего хорошего не добьешься.

Пока враг не наступает или наступает малым числом, всё в порядке. Как только атакует большими силами — а их у него сейчас благодаря американцам в достатке, — люди, находящиеся в сотнях метров друг от друга, теряют позиции. Когда в 1915 г. мы внезапно задействовали наши многочисленные резервы, русский без видимых причин уклонялся от боя. Солдат–одиночка чувствует слабость при численном превосходстве противника, особенно если он не только догадывается о нем, но и живо видит прямо перед собой. И в моральном плане наши войска уже не на высоте. В атаку, в наступление кое–кого, да даже, к сожалению, многих влечет желание поживиться. Оно возникает из–за плачевной ситуации со снабжением […]. Кроме того, не хватает младших командиров, чтобы держать бойцов в руках. Те, что зимой сплавились в единый боевой механизм, убиты или ранены во время прежних наших наступлений. Новое пополнение уже не то и не может быть столь единым. С 15 июля в дивизии и занятий–то настоящих не проводилось. Конечно, необученные подразделения в неудачные дни удерживают позиции хуже, чем обученные. И наконец, влияние родины, очень редко положительное. Вести с родины крайне редко укрепляют уверенность в том, что мы должны справиться. И вот нас ожидает решающий час. Несмотря на всё, я верю, что наша чаша весов может перевесить.