Заметки о войне на уничтожение - [69]

Зима, которую русский называл своим союзником, в некотором отношении всё же оказалась его врагом. Поскольку пробиваться по колено, а чаще по пояс в снегу против пулеметов, пока те продолжают стрелять, — предприятие разорительное, требующее большого кровопролития. То же мы узнали и на собственной шкуре, когда обстоятельства вынуждали нас атаковать. Прежде всего две вещи позволили нам удержать наши позиции зимой: наша артиллерия и превосходство в воздухе. К примеру, на участке фронта шириной всего в 8 километров, на котором наступали русские, с нашей стороны меньше чем за месяц было произведено порядка 50 000 артиллерийских выстрелов и сброшен почти миллион килограммов бомб. Только благодаря этой поддержке наша ослабленная потерями пехота смогла выстоять. Иначе ничего бы у нас не вышло.

Но для всех, кто выдержал эту зиму, она стала невероятной нагрузкой на нервы. В войсках исчезающе мало осталось тех, кто протянул с 22 июня до сегодняшнего дня. Но и в высоких штабах люди знают, что было сделано. Для многих, как и для меня, всё это время с начала кампании и до настоящего дня было одной непрерывной бесконечной битвой, без увольнений, без отпуска, без покоя. В Первую мировую войну ничего подобного не происходило. И тогда мы не бывали в подобных сегодняшним кризисных ситуациях, которые сейчас стали почти нормой и с которыми мы всегда, как по волшебству, справляемся. Когда выяснится, со сколь слабыми силами, перед лицом каких проблем, в каком состоянии мы всё это делали, — тогда, наверное, люди изумятся. Нас же больше ничто не удивляет.

Уже четыре месяца, как противник находится на расстоянии 700–1000 метров от нашей единственной трассы снабжения. Во многих местах передовая проходит прямо по кювету. Противник считает грузовики, которые вынуждены ехать по этой дороге. Он может стрелять по ним из пулемета или противотанковых орудий, не говоря уже об артиллерии. Он около шести раз на 2–3 дня захватывал эту дорогу и перекрывал ее. Затем ее снова освобождали. Привыкаешь к этому в военном отношении гротескному положению вещей. Казалось бы. Потому что по сути это невыносимая ноша. Тем тяжелее, что позади нашего фронта — о чем я уже написал — стоит сильный противник (партизанские полки, десантники, кавалерийские дивизии), давящий на дорогу с противоположной стороны. Бывали дни, когда зазор между двумя этими противостоящими остриями, то есть то, что оставалось в нашем распоряжении, был 1500 метров в ширину! Есть о чем беспокоиться. Ведь жизнь известного количества дивизий зависит от того, что это бутылочное горлышко остается открытым. И каждый новый наступающий день может принести повторение кризиса!

Письмо[237]жене, [Спас–Деменск] 12 мая 1942 г.

BArch. N 265/156. Bt. 48

[…] Я вымотан и чувствую себя прескверно. В начале июня я должен ехать в отпуск, около 10–го числа. Как бы я хотел поехать сейчас. Я так устал, так недоволен, так мрачен, так задерган этим несоответствием требований сверху и реального положения дел, что я внутренне просто надломился. Я вообще не занимаюсь спортом, слишком много курю и физически просто загоняю себя в могилу. Вся эта здешняя свистопляска ужасна. […]

10 июня 1942 г. Хейнрици передал командование 4–й армией генералу пехоты Гансу фон Зальмуту, а сам отправился в свой первый с начала Восточной кампании отпуск. Через Мюнстер он поехал в Глоттерталь под Фрайбургом, где его жена прожила большую часть войны. 20 июля 1942 г. Хейнрици вернулся на свой пост в Спас–Деменске.

Письмо детям, [Мюнстер] 12 июня 1942 г.

BArch. N 265/156. BL 49f. Ms.

Прибыл сегодня, посылаю сердечный привет с Бурхардштрассе. Наше жилье сейчас не узнать. Запыленное, летает куча моли, вся мебель в диком беспорядке, так что в общем сплошное разочарование. И всё же это встреча с тем, что тебе принадлежало. Как было бы здорово иметь дом, в котором всё на своем месте, когда возвращаешься. Лишь сад еще более–менее ухожен. Он чуть ли не в большем порядке, чем раньше. Однако в остальном от былой роскоши мало что осталось. […]

Чем дальше на запад, тем чище и упорядоченнее становились природа и строения. Когда я увидел цветущие ржаные поля Вестфалии, чудные фахверковые дома крестьян со старыми деревьями вокруг, крепкие дома из красного кирпича, вот тогда содрогнулся от мысли о возврате в Россию. Всё мне здесь кажется таким маленьким и быстро достижимым. Даже Берлин — такие маленькие здания и такие узенькие улицы! По сравнению с Парижем? На просторах России глаз привык к другим масштабам? […]

Приложение 1. Записи и письма 1915–1940 гг.

Старший лейтенант Готхард Хейнрици во время Первой мировой войны сначала служил на Западном фронте (Бельгия), а затем, с сентября 1914 г., на Восточном (Восточная Пруссия, Польша). В середине декабря 1914 г. он стал адъютантом командира 95–го пехотного полка, задействованного на фронте у Равы–Мазовецкой, к востоку от Лодзи.

Письмо родителям, [Рава] 2 января 1915 г.

BArch. N 265/143. Bl. 1

С 9 вечера 30 декабря до 7 утра 31 декабря мы вели тяжелый бой. Впервые с тех пор оказался под крышей, до этого находились под открытым небом или в землянках. На гарнир — огонь русской пехоты, восточный ветер, мороз. Снова пали два офицера — кадровый фон Фишерн и один офицер запаса! С начала войны у нас погибло 24 офицера. — Левый фланг нашего полка уже третий день располагается в 30 метрах от позиций русских, но за первой линией их окопов еще две или три. Если захочешь взять первую линию штыковой атакой, попадаешь под сильнейший огонь, ведущийся из следующей линии окопов. В такой ситуации мы и встретили Новый год. Как раз прибыли посылки от 18 декабря. Маршей у нас больше нет, одни бои. Пусть Господь Бог ниспошлет нам скорейший мир, после того как русский фронт рухнет. Но пока они воюют с неслыханным упорством. В дыру, которую наши гранаты только что пробили в их окопах, тут же заползли трое новых парней. Ну, будьте здоровы. Работа и общая ситуация написать большего не позволяют.