Заметки о войне на уничтожение - [51]

8 декабря XXXXIII армейский корпус был атакован 50–й советской армией и за последующие недели постепенно выдавлен западнее Калуги или отходил, дабы избежать неминуемого окружения. С 16 декабря это противоречило безоговорочному приказу Гитлера удерживать позиции любой ценой (Haltebefehl[187]). С19 декабря корпус был вновь подчинен 4–й армии.

Письмо жене и дочери, [Грязново] 8 декабря 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 145–148

Всем сердцем желаю вам обеим хорошего Рождества. Не смею желать «счастливого». Столь тяжко давит война на нас и на весь немецкий народ.

Отсюда я, к сожалению, ничего не могу вам подарить. Я даже не могу вам сообщить, что я приобрел какие–то меха. Так как их конфисковали в пользу рейха. […]

Где мы встретим праздник, я не знаю, но, должно быть, не в Грязново, что в переводе означает «Dreckdorf» [Грязная деревня]. Я бы не хотел справлять Рождество здесь, где мы стоим уже больше четырех недель, где всё так тесно, и всё напоминает о неприятных переживаниях.

Ничего не знаю и о том, как мы встретим праздник. Я вполне допускаю, что русский сделает всё возможное, чтобы нам его испортить. Он скажет, что немец в этот день отвлечется, вот мы его и атакуем. И потому вполне вероятно, что наша «тихая ночь» будет наполнена канонадой. […] И мы [штабные офицеры. — О. Б., И. П.], и войска предпочли бы, чтобы мы остановились до зимы. Тогда бы у нас были потрепанные, но боеспособные войска, позиции, пригодные для ведения боя, зимние квартиры. Сейчас ничего этого у нас нет. […]

То, что наш Мюнстер так сильно пострадал, я прочел с большим сожалением[188]. Но тем не менее мы хотим сохранить квартиру. Я хочу сохранить ощущение, что у меня хоть где–то есть дом. […]

Отчет семье[189], [Грязново] 11 декабря 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 149–154f. Ms.

Бои продолжались с 19 ноября. Очень тяжелые, очень кровавые и требующие из–за зимы неслыханных усилий. Между 27 и 30 ноября мы взяли Алексин. Этот город, расположенный на лесистом холме в излучине Оки, был, как и Тула, краеугольным камнем оборонительных позиций, построенных русскими к югу от Москвы. Чтобы не быть распознанными на снегу и преждевременно обстрелянными, мы снова начали бой ночью. Мы не собирались ошарашить противника, но кое–где это удалось. Однако в целом мы застряли на позициях противника и лишь с большим трудом к вечеру продрались сквозь них. Широкие минные поля местами ставили нашу пехоту в тяжелое положение, пришлось преодолеть несколько кризисных ситуаций.

Наши войска, которые ведут наступление с июня, уже не те, что в начале кампании. Многих лучших солдат уже нет с нами. И требовалась вся самоотдача или вся воля, чтобы, вопреки всем нагромождениям препятствий, всё же настоять на своем. Три дня с утра до вечера я был на поле боя. Было -10°, дул восточный ветер. Я сполна испытал все нужды, все заботы, артиллерийский огонь и холод. […] Русскому понадобилось 36 часов, чтобы оправиться от этого удара. Потом он подтянул новые силы из Москвы и Тулы и начал штурмовать занятые нами позиции. Да как! Никогда не забуду, как командир полка, чьи парни с часа ночи до 9 утра отражали одну атаку за другой порой в штыковом бою, с дрожью и почти со слезами на глазах сказал: «Еще один такой штурм, и мы не удержимся. У офицеров и солдат больше нет сил, они просто не могут больше!» И как изменилось выражение лиц, когда я ответил: «Я даю вам свой резерв, через три часа он будет здесь!» Один жалкий батальончик, наверное 160 штыков, больше у нас сейчас нет, но для них в их положении это был королевский подарок!

И посмотрите на парней, что неделями противостоят врагу на этом морозе, по 30 человек ютятся в завшивленной халупе, без мыла, не мывшиеся и не брившиеся по многу дней, с гниющими ранами по всему телу из–за постоянной чесотки, вызываемой вшами, в рваной форме, покрытые грязью и паразитами. И послушайте, что все эти люди, которых врач признал негодными к службе из–за гноящихся ран на ногах, сказали 26 ноября: мы не отправимся в госпиталь, мы не бросим наших товарищей перед началом атаки. И с перевязанными ногами, без носок пошли при -10° на следующий день в атаку. Или юный лейтенант Х[акмайстер], которого я посетил в расположении его роты, он показал мне своих бойцов, а наутро его нашли без сознания. Он был несколько дней назад трижды ранен, но молчал, не хотел бросать свою роту, и так лишившуюся почти всех младших командиров!

Несмотря на всё это, мы вновь атаковали 5 декабря. Сложившаяся ситуация вынудила нас к этому. Танки так обошли Тулу с востока, что нам осталось закрыть лишь небольшой разрыв в 20 километров в тылу противника. Наши части стояли в одиночестве, под жестокими атаками врага, на основной линии снабжения противника Тула—Москва. Было бы просто преступлением не воспользоваться такой ситуацией и не завершить полноценное окружение русских. Все наши предыдущие атаки ставили ту же цель. Все прежние жертвы были подготовкой к этому последнему шагу, который теперь следовало сделать. Но было трудно за столь короткое время переформировать силы корпуса так, чтобы их хватило для выполнения задания. Два полка, еще свежих и не столь сильно потрепанных боями, годились для этого. Пока мы разрабатывали операцию, была вьюга и, по нашим меркам, теплая погода, — 2° или -3°. Когда же 24 часа спустя мы атаковали в полночь, было -32°!