Заметки о войне на уничтожение - [50]

О продолжении нашего наступления без помощи соседей в этой ситуации и речи не идет. Я не могу гнать дальше 82–й полк, которому противник угрожает с фланга, а возможно, и с тыла. 17–й полк отпадает. Вечером -35°.

Я обсуждаю положение с начальником штаба [полковником Шульцем]. Мы одного и того же мнения: мы можем лишь стоять и ждать, пока подойдет 296-я дивизия, создавшая плацдарм у Брыково [Барыково. — О. Б., И. П.; далее испр.]. Но от армии она получила совершенно иное направление наступления: на северо–восток, через Обидимо–Яковлевское. Чтобы мы могли взаимодействовать, граница между нами должна проходить совершенно иначе — через Барыково—Хомутовку–Александровку. Мы докладываем в армию о решении: удерживаем достигнутые позиции, дальнейшее наступление только совместно с 296–й дивизией.

Как скоро она доберется до нас? Оценочно? Два дня. Танки нам помочь не могут, так как на них наступают с севера по шоссе и с востока. Сможет ли 296–я дивизия в этом холоде вести бои? Не надорвется ли она? И как у нас будут обстоять дела с обморожениями, когда мы через три дня доберемся до Кострово, нашей цели? Вероятно, мы придем туда небоеспособными и будем лежать на голой земле при -35°, без всякой способности к сопротивлению. Можем мы рисковать? Ведь мы должны ожидать серьезных контратак. Судьба снова подбросила нам худший из возможных раскладов.

Звонит генерал–полковник Гудериан. Я описываю ему ситуацию, вытекающее из нее решение остановиться и прошу, чтобы 296–я дивизия сильнее забирала на север. Я добавляю, что хотя и не вижу всей ситуации в целом, но вышестоящему командованию нужно решить, ставить ли на карту боевую мощь все еще свежей 296–й дивизии. Учитывая наш сегодняшний опыт, дивизия при наступлении замерзнет. Я попросил его принять во внимание, что будет, если мы застрянем на высотах у Кострово без какой–либо защиты от погоды.

Он отвечает мне, что и сам думал о том же. Он лично посетил 296–ю дивизию, и пусть у них всё не так плохо, как у нас, в целом всё равно проблемы впечатляют. XXIV танковый корпус высказался в том же духе, что и я. Он в итоге решил прекратить операцию и отдать приказ отходить на исходные позиции. Это его первый приказ на отступление. Но гнет сложившейся ситуации сильнее, чем воля. Он оставляет на мое усмотрение, отходить ли этой ночью или следующей[185].

Я хочу отступать завтра ночью, поскольку боюсь, что сегодня приказы не дойдут вовремя, особенно в 82–й полк. Но дивизия настойчиво просит отходить как можно скорее. Без боевого контакта и без обстрела противника ее последние части достигли наших прежних позиций в 10 утра б декабря.

День нам обошелся в 250 убитых и раненых и 850 обмороженных. 17–й пехотный полк переформирован в три усиленные роты, в каждой по 10 унтер–офицеров и 38 солдат!!, к этому еще пять тяжелых пулеметных расчетов. Вот с такими силами, без каких–либо резервов мы держим наши позиции!

Запись в дневнике[186], [Грязново] 6 декабря 1941 г.

BArch. N 265/11

Я посетил оба боевых полка и переговорил с их командирами. Они в самом горестном расположении духа. Полковник Хоссбах, сам по себе пессимист, вдобавок угнетен еще тем, что его сын был отправлен домой с обмороженными ногами. Он всё громче жалуется на верховное командование, утверждая, что оно не осознало и упустило верный момент, чтобы остановиться.

Опять у нас -30°, и когда я позже исследую высоту в районе Ладерово–Ларино, где мы будем обороняться, мои пальцы за пять минут почти промерзают, несмотря на меховые перчатки. Там лежит мертвый русский, наполовину занесенный снегом, застывший как кусок льда. Ужасная страна!

Особенный перст судьбы: именно в тот момент, когда наши парни оставили свои укрытия и пошли в наступление, ударил мороз, даже для местного декабря неслыханный. Никто не может сражаться в таких условиях. Я сам это почувствовал, пока был в дороге с 6:30 до 17:00. Следует изумляться тому, что было достигнуто. Мы были всего в 9 километрах от той точки на шоссе у Кострово, где должны были соединиться с танковой бригадой Эбербаха. Всякий, кто позже взглянет на карту, скажет: как же можно было остановить наступление? Но после выхода из строя 17–го пехотного полка своими силами мы не смогли бы достичь цели. Трудно подсчитать, что бы мы потеряли из–за мороза, если бы продолжили атаку. Я думаю, мы бы дошли до цели вовсе без солдат и пришлось бы тут же откатиться назад. Здесь природа оказалась сильнее человеческой воли и возможностей. Так битва за Тулу завершилась неудачей.

Я думаю, иначе и быть не могло, поскольку с самого начала наши силы для решения этой задачи были совсем слабыми. Это относится не только к нашей особой ситуации, но и ко всей армии. Отчасти из–за расположения противника, но отчасти и из–за неудачных решений командования наши слабые силы распыляли раз за разом: то расставляли их слишком далеко друг от друга на огромном пространстве, то отказывались от одновременных совместных действий. Так армия не смогла достичь желаемого успеха. В особенности ситуацию ухудшило то, что численность имеющихся частей упала до смехотворных величин и что за пять месяцев наступательных действий они были морально и физически вымотаны, в то время как русский посылал против нас всё новые и новые силы. Не важно, откуда они их там выцарапали, они всё равно были — хорошо одетые, хорошо накормленные, прогретые алкоголем и с немалым пополнением. У нас ничего этого нет. Медленно, но верно мы тут допобеждались до полного истощения наших сил. Горькая концовка. Теперь мы стоим здесь, и нам еле–еле хватает людей, чтобы расставить их на удерживаемые позиции.