Заметки о войне на уничтожение - [41]
Мы стоим в маленькой деревушке, в скромных и битком набитых избах, рядом с полностью разрушенной церковью, внутри которой валяется промерзшая дохлая лошадь. Поля кишат разожравшимися серыми мышами, снующими от норки к норке. Зачастую наблюдаем стальное небо и холодное солнце, нередко красивую изморозь. Странные, насыщенные цветом закаты часто услаждают наш взор. Но самое прекрасное — это звездное небо над нами, предстающее во всей своей немыслимой и чистой красоте. Звезды мерцают и мигают словно бриллианты на черном бархате. Местный климат, с сухим морозом, сам по себе полезен для здоровья, если тепло укутаться. По сравнению с Германией здешний ноябрь можно лишь расхваливать: ноябрь в Москве — это великолепное солнце, снег, холодно и спокойно. Отличное место для катания на коньках и санках, улучшаются и горнолыжные трассы. Без удобств, зато низкие цены. Сауна в каждой деревне! Клопы, вши, мыши и крысы — гарантированно в каждом доме! Клопы предпочитают клиентов с нулевой группой крови!
Неподалеку от нас лежат большие лесные массивы. Непрерывный поток красноармейцев, оставшихся в тылу в результате битвы под Вязьмой и Брянском и желающих вернуться к своим, течет сквозь леса по направлению к Туле. Группками по 3–5 человек они идут вдоль железнодорожных путей, держась в стороне от больших дорог. Когда мы на них натыкаемся, они обычно уклоняются от боя и защищаются лишь в крайнем случае. Так, в двух километрах от нашего штаба прошел командир дивизии Александров с 400 солдатами, но никто об этом своевременно не узнал[167]. В основном на этих красноармейцах оборванная крестьянская одежда, зачастую поверх униформы. Они отращивают бороды, так как уяснили, что стариков немцы не трогают. В их тулупы, а особенно в шапки или ватные брюки, вшиты записки со значками, которые никто не может расшифровать. Рядом с ними свои дела делают партизаны. Снова и снова случаются налеты на отдельные машины или людей, которые чаще всего расплачиваются за это жизнью. Подрываются железнодорожные пути, перерезаются телефонные кабели. Лишь с помощью местного русского населения можно справиться с этими партизанами. Оно их обычно охотно сдает, потому что их самих терроризируют эти разбойники, отбирают у них продукты питания и так далее. Мы ведем постоянную борьбу против этой чумы. Но ее трудно закончить, ведь пространства здесь бесконечны, леса слишком огромны, возможности укрыться чересчур многочисленны.
Наш переводчик лейтенант Б[ейтелыппахер], сам украинец из Одессы, с отчаянной энергией сражается с этими партизанами, ведь большевики убили его отца, ликвидировали брата и отправили мать и сестру в Сибирь строить дороги. Снова и снова с полевыми жандармами и тремя преданными ему красноармейцами (крестьянскими детьми) он уходит на задание и никогда не возвращается, не пристрелив или не повесив нескольких разбойников. Но почти всегда эти люди встречают смерть со стоическим хладнокровием. Они никого не выдают и ни о чем не рассказывают. На многочасовых допросах они повторяют лишь: «Я выполнял приказ». 18–летний парень, назвавшийся командиром партизан–кавалеристов, сам накинул на себя петлю, крикнул «Я умираю за коммунизм» и спрыгнул вниз. Мой денщик, который ходил на рыночную площадь смотреть казнь, сказал: «Он буквально жаждал смерти». И таких фанатичных борцов за коммунизм тут множество. Зачастую их можно увидеть болтающимися на веревке в деревнях, но многие другие еще слоняются по округе. Когда я в месте, выбранном для ночлега, приказал похоронить таких повешенных, так как подобный вид из окна хоть и привычен, но нежелателен, население немедленно поснимало с казненных сапоги и тулупы, забрало их себе, а трупы потащило на веревках к могилам. Такова местная действительность. Обычаи и нравы как в Тридцатилетнюю войну. Лишь тот, у кого есть сила, имеет права. Шесть с половиной лет своей жизни я провел на войне, но ничего подобного еще не видел.
Подвоз снабжения к нам всё еще крайне скуден. В нормальное время корпусу раз в два дня приходит железнодорожный состав. За четыре недели к нам пришло два состава. Это значит, что мы живем полностью на местных продуктах. Что касается мяса и муки, пока что все хорошо. Однако хлеб войскам приходится выпекать самим. Овощей и фруктов нет, за исключением белокочанной капусты, которая сейчас, конечно, насквозь промерзла. Картошка постепенно заканчивается. По большей части ее так и не выкопали из промерзшей земли. В районе, в котором мы стоим, мы вскоре съедим всё. Когда недавно ситуация ухудшилась, я смог организовать снабжение для дивизий с помощью самолетов, которые сбросили на парашютах контейнеры с едой. Благодаря этому к нам попала и газета — хотя и старый номер, — в которой военный корреспондент писал: «Наступление столь стремительно несется вперед, что штабы не поспевают за войсками. Вне зависимости от этого снабжение идет как по маслу». Жаль, что у нас масло закончилось несколько недель назад.
