Заметки о войне на уничтожение - [25]

Шрифт
Интервал

Письмо жене, [Паричи] 9 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 80

5 августа мы атаковали противостоящие войска и заставили их отступить на 40 километров. Противник сначала откатывался, что сделало бои легче, чем мы ожидали. И всё же это стоило нам 400 убитых. Достаточно для такого сражения. В конце русская кавалерийская дивизия попыталась прорвать наши ряды, но мы смогли отбить их атаку, и они понесли тяжелые потери. С тех пор повсюду бегают лошади без всадников. Они нам очень пригодятся, так как только позавчера мы потеряли 90 своих лошадей, когда по нам по ошибке отбомбились свои же. К сожалению, погибли и многие бойцы. Очень досаждает новая привычка русских минировать дороги, которая уже нанесла достаточный урон. Противостоящий враг, с которым было столько возни, наконец–то разбит полностью, у него осталось совсем мало сил. Нам даже удалось захватить две русские штабные машины с их дивизионным писарем. Девушка–машинистка в синей юбке и белой блузке сбежала в последний момент. Писарь рассказал нам, что несколько дней назад командира их дивизии разжаловали за слабое руководство и послали командовать одним из полков его бывшей дивизии. […] Завтра нас ждут новые сражения. Русский, однако, весьма потрепан. Просто чудо, что он раз за разом находит силы для сопротивления, несмотря на понесенные потери и урон. Теперь всё зависит от того, кто будет упорнее. Так как налицо многочисленные примеры разложения [советских войск], следует считать, что однажды — пусть и не вскоре — вся лавочка за линией фронта развалится. К нам перебегали уже целыми ротами. И разжалование командиров на всех уровнях — знак тоже недобрый. […]

Письмо дочери[121], [Нивки[122]] 18 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 82, 85

Благодарю тебя за твои регулярные воскресные письма. Я не мог писать как прежде, так как уже несколько недель слишком много всего происходит. Также недостает настоящего покоя, чтобы настроиться на сочинение письма. […]

Твое письмо, в котором ты описываешь лошадиный бивак, вручили мне в руки 15 августа. Около трех пополудни я вернулся на наш командный пункт, который расположен на выезде из большой деревни высоко над Днепром. Незадолго до того я был в дивизии, стоящей в другой деревне; сидя над картами, мы услышали грохот выстрелов тяжелой артиллерии, снаряды с воем падали в 250 метрах от нас. Мы продолжали беседу. Тогда послышался второй залп, снаряды легли существенно ближе. Мы вышли из машины, и тут раздался третий залп, ударивший в 50 метрах от нашей машины. Осколки полетели вокруг нас, вонзаясь в стены. Тогда мы выехали из деревни и угодили прямо под четвертый залп, попавший в поле справа от нас. Не очень приятное переживание. И вернувшись после этого домой, я получил твое упомянутое выше письмо. Я положил его на стол, чтобы переодеться. Успел только раздеться, как два снаряда с шипением разорвались на участке за моим домом. Не успел я натянуть исподнее, как взорвались следующие, и так далее. Твое письмецо лежало передо мной, и я думал, что оно написано в ином мире, не в этом. Едва я надел брюки и рубашку, нас настиг следующий залп навесного огня, угодивший в соседние дома. Не застегивая мундир, с гетрами в руке я наконец выбежал из своего жилища, но не успел выйти за дверь, как снова завыли снаряды. Осталось лишь броситься наземь, и вот уже что–то ударило поблизости, повсюду полетели осколки, вонзаясь в стены и стволы деревьев. Одним прыжком я достиг ямы полутораметровой глубины, которую кто–то откопал, и обнаружил в ней несколько человек. Минут двадцать залп бил за залпом в 30 метрах от нашей ямы, мой дом был продырявлен осколками. Потом всё успокоилось, чтобы через четверть часа неожиданно начаться по новой. Я как раз пошел, чтобы забрать твое письмо, и второе благословение застало меня прямо в доме. В этот раз оно было короче, но достаточно интенсивным. Как ты можешь себе представить, это препятствовало прочтению твоего письма. В наших домах вылетели все стекла, дом поблизости обвалился, автомобиль телефонной связи был уничтожен, у нас было семеро раненых, в деревне убиты многие солдаты и лошади. Мы покинули деревню и слава Богу, так как в полвторого ночи обстрел возобновился. Быть застигнутым обстрелом во сне и в темноте было бы вдвойне невесело. Но и в новой деревне, в пяти километрах от прежней, русский обстрелял нас ночью, снаряды ложились в 500 метрах от нас!

Наконец, этот гвалт закончился. Приятного было мало. На сегодняшний день у нас 6200 пленных, 35 трофейных орудий, не считая большого количества оружия и машин.

Хороших каникул в Глоттертале.

Отчет семье, [Нивки] 18 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 82f. Ms.

[…] Благодаря действиям нашего корпуса удалось создать предпосылки для окружения нескольких вражеских дивизий. Вчера основная масса этих вражеских соединений попыталась прорваться через наши позиции. Это был дрянной денек. В 3 утра существенные силы противника оказались внутри созданного нами плацдарма, нашим войскам пришлось вести бои на всех направлениях. Ко второй половине дня удалось сдержать прорыв, но с большими потерями с нашей стороны. У нас есть полки, которые состоят лишь из двух батальонов, в одной артбатарее осталось лишь пять орудий. Попытка прорыва, однако, была отбита, и сегодня из всех лесов выходят только пленные. Основная масса русских, которых мы сдержали, к сожалению, была взята в плен корпусом, наступавшим нам навстречу. Там около 20000 пленных. И у нас еще около 5000. Общее число, конечно, еще вырастет тысяч до тридцати.


Рекомендуем почитать
Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Пастбищный фонд

«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве

К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.