Заметки о войне на уничтожение - [24]

Запись в дневнике, [Бобруйск] 30 июля 1941 г.

BArch. N 265/11

Враг напротив нас — на удивление активен и крепок. Уже ранним утром он, хотя и не в полную силу, атаковал 134–ю дивизию. 75 перебежчиков перешли на нашу сторону несколько часов спустя. Уму непостижимо: всегда одно и то же. В целом русский сражается с фанатичным упорством. Но каждый в отдельности подчеркивает свою усталость от войны, свое желание перебежать, свою ненависть к комиссарам, которые заставляют идти в бой под дулом пистолета. Эти две позиции трудно сочетаются. Если последняя из них истинна, то когда–нибудь всё должно рухнуть. […]

Моему корпусу приходится выбираться из неутешительной ситуации. Бесконечные бои в лесах сломят наши войска. Большевистская война «булавочных уколов» подкашивает их; даже лучший солдат не может отбить атаку в здешних лесах и болотах. […]

Письмо жене, [Бобруйск] 1 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 76f.

Вчера я смотрел новый выпуск «Вохеншау»[117], в конце которого показывали бои за Либау. При этом сообщалось, что Либау полностью разрушен большевиками. На экране еще можно было различить дома, но нельзя было увидеть, сгорели они или нет. Очень часто город описывается как полностью разрушенный, а в нем многое еще стоит. Но это лотерея, и нельзя исключать, что твои владения сгорели. […]

Мы по–прежнему продолжаем решать здесь неблагодарную задачу, которая никого не радует. Хотя пыл кавалерийского корпуса в нашем тылу удалось понемногу охладить, омерзительная болотистая и лесистая местность, скверные дороги, а также усталость войск препятствуют многому, что иначе казалось само собой разумеющимся. Мы недооценили русского[118]. Всегда говорилось, что им скверно командуют. Проверка их текущих способностей к командованию показывает, что наши операции временно затормозились, а наши бойцы боятся русского коварства. Но мы ежедневно видим, что около 100 человек перебегают на нашу сторону. Может, однажды, когда простые солдаты больше не захотят сражаться, вся лавочка разом рухнет. Пока они рассказывают, что не хотят воевать, но их принуждают комиссары. Это всё как–то сбивает с толку. Чудовищная энергия беспощадно мобилизует все силы и без сожаления посылает солдат в бой. Так русские достигли успехов, которые не дались нашим прежним противникам. Значительны и наши потери[119]. Кампания против России забрала как минимум столько же жизней, сколько все прочие кампании, вместе взятые.

Пока что совершенно неясно, чем здесь закончится дело. Нет ощущения, что русский однажды захочет сдаться, как это сделал француз. Возможно, что зимой нас ждет позиционная война в глубине России. Одна мысль об этом дико радует каждого.

Вся обстановка здесь предельно примитивна. Бобруйск, город с населением в 91000 человек, — большая часть эвакуировалась — грязная дыра, состоящая по большей части из деревянных построек. Центральная улица напоминает Nasser Garten[120] в Кёнигсберге. В домах никакой обстановки. У людей ничего нет, так как у них всё отобрали за последние 20 лет. Наши переводчики говорят нам, что люди счастливы из–за прихода немцев. Никаких сомнений нет в том, что для всего мира будет благом, если большевизм, его методы и его влияние будут стерты с лица земли. Это кошмар. Но эта отвратительная бестия яростно защищает себя. […]

Письмо жене, [Бобруйск] 3 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 78

[…] Поразительно, как же упорно сражается русский. Его соединения наполовину уничтожены, но он наполняет их свежими бойцами и снова идет в атаку. Как русские этого добиваются, я не понимаю. Пленные настаивают, что всему виной давление комиссаров, которые расстреливают любого, кто не подчиняется. Но такими средствами невозможно постоянно держать войска в боевой готовности. Наше стремительное наступление превратилось в медленное ковыляние. Невозможно предсказать, как далеко внутрь России мы пройдем, пока сопротивление будет столь же упорным. Может, однажды оно и прекратится. Пока же тем не менее сохраняется неопределенность. […]

Иногда мы думаем, что нам принесет зима. Наверняка нам придется остаться в России. Кажется маловероятным, что большевики пойдут на мировую или вовсе прогонят Сталина. Так что мы встретим зиму в позиционных боях по всей огромной линии фронта. Хорошенькая перспектива. […]

Письмо жене, [Бобруйск] 4 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 79

[…] Здесь все в мрачном расположении духа. Решения повисли в воздухе, мы хотим выбраться из ситуации, которая нам совершенно не нравится. Каждый день — новый кризис, изматывающие нервы минуты, и Бобруйском этим мы уже сыты по горло. К тому же здешний образ жизни не слишком здоровый. Слишком много мяса в рационе в ущерб остальному, слишком много курения, мало движения, постоянно подъемы посреди ночи, так как случается то одно, то другое, и днем потом чувствуешь себя полуразбитым. Все мысли кружатся вокруг наших боевых забот, нет времени, чтобы расслабиться. Ничего хорошего здесь нет.

[…] Сообщи мне улицу и номер твоего дома в Либау. Я попытаюсь через Берлин узнать, стоит он еще или разрушен.

5 августа 1941 г. XXXXIII корпус снова двинулся в наступление из Бобруйска, пересек Березину и Днепр и участвовал в окружении Гомеля (битва закончилась 24 августа, 78 000 красноармейцев попали в плен). В результате успешной битвы под Гомелем открылась возможность для совместных действий групп армий «Центр» и «Юг» по уничтожению советских войск в районе Киева. Соответствующий приказ Гитлера был подписан уже 21 августа, и тем самым направление главного удара группы армий «Центр» временно повернулось на юг.