Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства - [98]

Я не был ни левым, ни правым, просто был реалистом, человеком от жизни, который смотрел на мир глазами шестидесятников и со времен Магнитки оценивал все явления, соотнося их только с практикой, называя все происходящее своими именами. Я понимал, что сменился герой наших передач и на смену примитивному, способному служить лишь показухе передовику производства, ударнику коммунистического труда пришел политик-реформатор, ниспровергатель и обличитель: Алкснис, Ю. Афанасьев, Оболенский, Старовойтова, Травкин… Как реалист, я видел: смена героев отражает те объективные перемены, которые происходят в нашей жизни, но меня не оставляло беспокойство, что в средствах массовой информации все больше и больше бушуют только критические страсти, а слой добрых, созидательных дел и явлений исчезает вовсе. Нет показушной трудовой доблести, но нет и арендатора, фермера, предпринимателя, просто рабочего делового человека, от которого только и зависит успех перемен, надежды на доброе начало в нашей жизни. Телевидение, заполненное до краев политической сварой, многочасовыми речами президентов и лидеров движений, депутатов и министров, все меньше воспринималось слушателями, зрителями, все меньше несло оптимизма, надежд в ожиданиях людей перемен к лучшему.

2. Председатель Гостелерадио – жертва времени и обстоятельств

Положение председателя Гостелерадио СССР в стране, где политические страсти и конфликты переполняли общество и проявлялись в виде открытого противоборства в борьбе за власть, было трудным, противоречивым. Руководитель телевидения почти ежедневно оказывался в центре того или иного конфликта, в состоянии выбора между противодействующими силами, когда при любом решении он оказывался не правым. Не собираюсь плакаться, чтобы вызвать сочувствие, но скажу, как говорила моя бабушка, положение было «не приведи, Господи, пожелать самому злому врагу». Теперь, когда есть время подумать и оценить то сложное время как бы уже со стороны, признаюсь: как ни было тяжко, помогала собственная природа, привычка не суетиться, не лукавить, не играть ни в чьи игры, оставаться даже в самых трудных ситуациях самим собой.

Одним из фактов общественной жизни конца 80-х годов, оказавших огромное влияние на развитие политических событий в стране, стало противостояние Горбачева и Ельцина. Убежден, что никто, даже самый большой провидец, не мог предвидеть, каким роковым окажется оно для судьбы нашего Отечества. Думаю, что и те, кто больше других подбрасывал в костер этого конфликта горючего материала из числа нашей журналистской братии, теперь бы не раз подумали, прежде чем разжигать этот все разрушающий огонь. Очевидно, и Горбачев, предполагай он хотя бы сотую долю последствий своего конфликта с политическим диссидентом из Свердловска, не стал бы так внимательно слушать ортодоксов из ближайшего окружения и отказался бы от привычной, отработанной в партии десятилетиями формы расправы с инакомыслящими политическими соперниками.

Своеобразие телевидения состояло в том, что оно в этом противостоянии политических лидеров-соперников не могло оставаться нейтральным и неизбежно оказывалось или непосредственным виновником возникновения конфликта, или тем крайним, на которого можно было списать все издержки. Примеров такого рода было много. Приведу лишь два из них, получивших тогда большой общественный резонанс. Первый из них был связан с поездкой в 1989 году Б. Н. Ельцина в Соединенные Штаты. До этого личная встреча с Ельциным у меня была всего одна. Состоялась она осенью 1984 года в Свердловске, когда я приехал как главный редактор газеты «Советская Россия» для встречи с читателями. Отношение к газете в Свердловском обкоме было доброжелательным. Секретарь обкома по пропаганде В. Житенев и секретарь горкома А. Андрианов были мне известны как энергичные, инициативные работники. В Свердловске прошли интересные встречи с читателями на промышленных предприятиях, в научном центре, Высшей партийной школе.

Как мне поведали свердловские коллеги, отношение к своему первому секретарю обкома было у них уважительным и доброжелательным. Они считали, что авторитет первого лица в области идет не только от должности, но и от того, что по своим качествам он действительно представляет собой неформального лидера. Мне рассказывали, как сплочены и дружны работники обкома, и не только на работе, но и на волейбольных баталиях, на товарищеских семейных вечерах.

Б. Н. Ельцин был одним из немногих первых секретарей обкомов, который пытался нарушить привычные формальные связи и отношения партийного руководителя с простыми людьми, пытался встречаться и откровенно говорить с различной категорией трудящихся: рабочими, учеными, интеллигенцией. В «Советской России» мы писали тогда о многочасовых встречах Ельцина со студентами Свердловска во Дворце спорта, когда он отвечал на все, в том числе и на самые трудные, вопросы откровенно, ничего не утаивая. Складывалось определенное личное впечатление о Б. Н. Ельцине и в результате этой первой встречи и беседы. Помню, разговор шел о передовой статье «Партийный работник», написанной мною и опубликованной в газете. Б. Н. Ельцин как представитель партийных работников-фанатиков, сторонников волевого стиля, считал, что мой тезис: «Не количество часов рабочего времени, не будни без выходных определяют успех дела, а эрудиция и высокий профессионализм» – неправомерен, ибо в условиях, когда так многое зависит от партийного вмешательства, нельзя работать, исходя из рациональных подходов, экономя время. «У нас в Свердловске, – заметил он мне, – у партийных работников нет временных регламентов, работаем, не жалея времени и себя, столько, сколько требует дело». Категоричность в суждениях, не очень большая расположенность понять собеседника, робость и безмолвность присутствующих на встрече моих свердловских коллег-идеологов свидетельствовали, что Б. Н. Ельцин сторонник прямых, откровенных отношений, но из тех людей, кто рожден повелевать, принимать самостоятельные решения, и большим демократом он мне не показался. Б. Н. Ельцин был одним из тех партийных лидеров, которые не из брошюр самиздата, а из живой практики в 70-х годах знал о загнивании партийной системы, ее деформациях снизу доверху, невосприимчивости ко всему новому, ее консервативности и неспособности к реформированию. С другой стороны, он уже сформировался при партийной системе как лидер и не мог изменить свою природу человека, расположенного принимать единоличные решения и не привыкшего прислушиваться к тому, что думают другие, внимать советам, учитывать мнения людей, более сведущих, чем он, в той или иной сфере деятельности.