Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства - [99]

Переезд Б. Н. Ельцина в Москву, скорое избрание его секретарем Московского горкома у нас в «Советской России» было встречено с интересом и, не скрою, с одобрением. В немалой степени это было связано с тем, что газета была в сложных отношениях и в частых конфликтах с В. В. Гришиным, который не терпел критических выступлений газет по Москве. Говорю об этом, чтобы заметить: у меня не было каких-либо оснований для неприязни к Б. Ельцину, хотя, признаюсь, я не видел в нем лидера радикального демократического направления, способного принести нашему многострадальному народу добро и справедливость.

После поездки Ельцина в США в газете «Правда» появилась перепечатка публикации итальянской газеты «Репу-блика», в которой он был представлен как человек невоздержанный, не умеющий себя вести в приличном обществе. Эта публикация вызвала много различных суждений, сплетен, появились просьбы показать выступления Ельцина в США по советскому телевидению. Пошли разговоры: почему наше телевидение молчит? Западные журналисты в Москве предложили нам свои телезаписи выступлений Б. Н. Ельцина. Посоветовавшись с заместителями, решили показать эти записи по Центральному телевидению.

Скажу то, что уже говорил журналистам, когда меня спрашивали по поводу этой скандальной истории. Мне не понравилась перепечатка в газете «Правда», представленная в типичном стиле бульварной прессы, своей развязностью, откровенным намерением скомпрометировать. И сама публикация, и манера ее подачи чем-то дурно припахивали. Поэтому сам позвонил Б. Н. Ельцину и сказал: «У нас есть пленка вашего выступления в США, в университете, и мы намерены дать его по Центральному телевидению. Понимаю, что восприятие ее будет неоднозначно, и потому ставлю в известность, ибо не хочу это делать за спиной». Сказал также, что, если будет желание предварительно посмотреть, мы готовы ее показать ему лично или помощнику… Ответ был: «Нет, я посмотрю сам». После просмотра (в тот же день) Б. Н. Ельцин позвонил мне и сказал, что пленка оптимизма не вызывает и лучше бы ее вообще не давать. Я объяснил, что не давать не могу, ибо не смогу объяснить, почему по этому скандальному поводу телевидение отмалчивается. Б. Н. Ельцин в ответ попросил: «Раз ты не можешь не давать, у меня к тебе только одна просьба: дайте не одно выступление, где я выгляжу не лучшим образом, но и другие встречи в США». Эту просьбу Б. Н. Ельцина мы учли, подобрали еще материалы из того, что мы имели, и дали в одной передаче, чтобы снять нарочитость.

Как известно, позднее в печати появились разговоры, что эта пленка якобы была сфабрикована в «Останкино» с ускоренным ритмом ее прогона. Ничего правдоподобного за этим не стояло. Был обычный прием в политической борьбе – все, кто имел какое-либо отношение к телевидению, хорошо это понимали. Ибо в телевизионной записи была представлена встреча, а не просто монолог выступления. На встрече, как известно, участвуют, двигаются, одновременно говорят, задают вопросы много людей, и технически было невозможно даже при желании исказить манеру поведения и речи одного человека, не трогая других.

Второй эпизод, когда Центральное телевидение и я как председатель Гостелерадио оказались причиной конфликта с Б. Н. Ельциным, случился в июне 1990 года, во время работы Первого съезда народных депутатов РСФСР. Если не ошибаюсь, это было 7 июня, когда мне позвонили из секретариата Ельцина и попросили 8 июня записать его выступление, чтобы представить его по телевидению или в этот день, или 9 июня. Я ответил, что мы готовы записать, а что касается времени выхода в эфир, то в этот день мы, очевидно, не успеем, а вот 9 или 10 июня мы его дадим в удобные часы: или перед программой «Время», или сразу после, обычно это время считалось благоприятным для выступлений руководителей государства. После того как запись была сделана, мне стало известно, что 9-го предстоит выступление М. С. Горбачева. Чтобы развести эти два выступления и не давать их в один день, я принял решение, учитывая, что какой-либо чрезвычайности в речи Б. Н. Ельцина не было, дать его выступление 10 июня, тем более и с самого начала возможность такая не исключалась. Пишу об этом весной 1992 года, во время накала страстей на Пятом съезде народных депутатов России, где из заседания в заседание парламентарии неистово требуют приструнить средства массовой информации. То, что происходило в мое время, было только первыми ласточками, первыми трещинами деформации российской демократии. Утром 9 июня на заседании съезда, после того как из газет стало известно, что телепередача с выступлением Б. Н. Ельцина в этот день не запланирована, был поставлен вопрос о дискриминации со стороны Гостелерадио СССР Председателя Верховного Совета РСФСР. Утром мне позвонил первый заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР Р. Хасбулатов и просил информировать съезд по этому факту. Я ответил, что нет никакой дискриминациии я готов это объяснить съезду.

В связи с теми страстями, которые разыгрались на съезде, в это же время меня попросил заехать и информировать о сути вопроса М. С. Горбачев. Где-то часов в одиннадцать я был в кабинете Горбачева на Старой площади и рассказал ему о сути конфликта, который ему действительно был неизвестен. Он выслушал и согласился с моими аргументами. После этого я, не откладывая, поехал в Кремль, в Большой Кремлевский дворец, и попросил слова. Слово мне было предоставлено в обстановке нарочито подогретого раздражения определенной части депутатов, явно искавших повода для скандала, с целью углубления противостояния Горбачева и Ельцина. Мне, стоя один на один с недоброжелательно настроенной аудиторией съезда, пришлось мобилизовать все ресурсы воли и самообладания, чтобы сохранить спокойствие и выдержать все, что обрушилось на мою голову.