Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства - [87]

Конечно, только время может нас рассудить и ответить на все вопросы, сомнения, которые ныне нас тревожат. Одно жаль – если наступление подлинной демократии снова окажется лишь иллюзией, ибо слишком велики снова будут утраты, если откажемся от того пути, который уже прошли с таким большим трудом.

Глава V Несостоявшийся шанс: полтора года в Гостелерадио СССР

Телевидение ворвалось в мою жизнь в облике скорого поезда, прибывающего на маленькую станцию с грохотом, гулом многоликой толпы, отчего привычная жизнь станционных обитателей оказывается переполненной суматохой и суетными заботами пассажиров.

События, связанные с моим назначением, развивались тоже против обыкновения необычайно быстро. На апрельском Пленуме ЦК КПСС 1989 года М. С. Горбачев в один из перерывов заговорил со мной о жизни и делах, а в конце, как бы между прочим, заметил, что у него есть ко мне серьезный разговор. Есть так есть, стал ждать. Прошло несколько дней, и в начале мая меня пригласил В. А. Медведев, в то время секретарь ЦК КПСС. Мы (в ЦК обычно говорили «мы», хотя за этим чаще всего стояло мнение всего лишь одного человека), сказал он, знаем, что в издательских делах у тебя много полезных намерений и предстоит большая работа по их реализации, но возникла острая необходимость укрепить руководство Гостелерадио СССР. Поэтому есть соображение направить тебя на работу в Гостелерадио СССР.

Мои отношения с В. А. Медведевым были лишены какой-либо субординации, ибо в свое время мы на равных работали в отделе пропаганды ЦК КПСС, поэтому я говорил с ним откровенно, ничего не скрывая. Сказал, что не знаю и не люблю телевидение и не вижу смысла в том, чтобы срывать меня с издательского дела, которое тоже находится не на периферии общественного мнения. Не утаил и того, что ждут в ЦК КПСС от нового руководителя Гостелерадио невозможного: скорых перемен, обуздания политических страстей, которые все круче разгорались в передачах радио и телевидения. Я понимал: унять эти страсти уже никто не сможет, ибо они шли не из Останкино, а от жизни. В этом убеждал и апрельский Пленум ЦК КПСС, о котором я уже упоминал, на нем участники безжалостно избивали председателя Гостелерадио за выступление по телевидению Марка Захарова, впервые во всеуслышание на всю страну заявившего о выносе Ленина из Мавзолея. А. Н. Аксенов, тогдашний шеф телевидения, в своем объяснении робко пытался убедить, что это лишь частный эпизод, обещал разобраться и принять меры. Мне было жалко Аксенова, я слишком долго работал в массовых средствах информации, хорошо знал ситуацию, чтобы не видеть, что в 1989 году уже нельзя было выполнить требование ЦК КПСС унять страсти и обуздать журналистов.

Не знаю, пытался ли меня защитить Медведев, но прошло не больше недели, и мне позвонил Горбачев: сказал, что уезжает (предстоял визит в КНР), поэтому намерен встретиться по возвращении, однако дело не терпит, и потому он хотел бы вернуться к разговору, который со мной уже вел по его поручению Медведев. Ответил, что встреча состоялась, но я хотел бы повторить свою просьбу – не перемещать меня, ибо занят полезным делом. К тому же не верю в успех быстрых перемен на телевидении. Ответ Горбачева был категоричен: «Положение на телевидении сложное, там необходимы новые подходы и новые люди. Общее мнение членов Политбюро – направить именно тебя. Другого решения у нас нет». Я еще раз проявил настойчивость и просил не принимать этого решения. «Хорошо, – сказал Горбачев, – я понял твое настроение, но я тоже прошу. Не настаиваю, а именно прошу учесть создавшееся положение и согласиться».

17 мая 1989 года был издан указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении меня председателем Гостелерадио СССР. Так началась самая короткая и самая драматическая страница моей биографии.

1. Непостижимый мир телевидения

Полтора года пребывания в Гостелерадио СССР по нагрузке и многообразным заботам были наиболее насыщенными. В чем-то эти заботы были близки к тому, чем я был занят в «Советской России», только во много-много раз увеличенными. Правда, в отличие от газеты, с самого начала стала очевидной поразительно низкая отдача ежедневных многочасовых нервных затрат и усилий председателя, и потому не оставляло ощущение беспомощности в желаниях что-то радикально изменить в деятельности этого гигантского информационного монстра.

Памятным это время было и тем, что здесь я услышал о себе от своих недоброжелателей-критиков столько разных нелестных оценок, сколько не слышал за всю свою жизнь. Десятки газетных и журнальных статей, заметок и комментариев часто без всяких аргументов уже через 2–3 месяца обрушились на нового руководителя Гостелерадио СССР, осуждая, предупреждая, угрожая. Я не отвечал на эти выступления. Понимал их назначение как средство давления и знал: если втянусь в полемику, то это потребует столько сил, что не останется для дела.

О недавнем прошлом писать всегда сложнее, чем о давно минувшем. Происходит это оттого, что недавнее еще не отболело и трудно преодолеть настроение исповеди, оправдания. К недавнему мы больше испытываем соблазн казаться мудрее, значительнее, чем были на самом деле.