Залив в Ницце - [6]

Шрифт
Интервал

Софья. Он работает в Управлении канализации.

Валентина. Я же говорила!


Софья раскраснелась от негодования. Она грозит матери пальцем.


Софья. Мама, если ты мне помешаешь, я тебя никогда не прощу!

Валентина. Я помешаю? А я-то что могу сделать?

Софья. Если ты не поддержишь меня.

Валентина. Не поддержу тебя?

Софья. Ну, да.

Валентина. Я? Сидя в пустой комнате, куда ты практически не заглядываешь?

Софья. Неправда, я к тебе захожу.

Валентина. Не часто. И, случись что, не думаю, что ты станешь скучать по этим нечастым визитам.


Софья все еще возмущена.


Софья. Тебе ведь Гриша даже не нравится.

Валентина. Ну…

Софья. Это правда, мама. И никогда не нравился, с самого начала. Ты говорила, он самодовольный пижон.

Валентина. При чем тут я? Тебе не меня нужно бояться. Если ты до сих пор этого не поняла, тебе нужно посмотреть в глаза своей совести — твоим детям.

Софья. Ты считаешь, я не думаю о них? Мама, это так тяжело! Но у меня есть право на собственную жизнь.


Валентина отворачивается с улыбкой.


Валентина. Ах, право!

Софья. Не сомневаюсь, что огромным усилием воли наш брак можно было бы спасти. Если очень постараться, то мы могли бы вместе дожить до старости. Но я помню, ты как-то раз сказала: на свете нет ничего такого, чего стоило бы добиваться усилием воли.

Валентина. Это я так сказала?


Софья смотрит на нее, затем отходит, качая головой.


Софья. И все равно, это было бы ошибкой. В конце концов, существуют же какие-то принципы.

Валентина. Вот как?

Софья. Да!

Валентина. Ты все еще веришь в принципы?

Софья. Конечно. А как же иначе? Ведь каждый человек имеет право свободно строить свою личную жизнь, как захочет.


Валентина удивленно поднимает брови.


Валентина. Господи, какие у тебя удобные принципы!

Софья. Извини, мама, но я действительно в это верю.

Валентина. До чего же удобно! Просто не верится. Принципы! Которые по чистой случайности совпадают именно с тем, чего ты так страстно желаешь. Какое везение! Лучше и быть не может. Ну, давай, уходи к этому мужчине. И назови это «правом на личную жизнь». «Я должна быть сама собой, я должна делать то, что мне хочется»… (Улыбается). Я все это уже слышала раньше. На бульварах. В кафе. Там, в Париже. Эти слова у меня ассоциируются с оцинкованными столиками и шипением пива в кружках. И все вокруг толковали о своих правах. «Я должна иметь возможность реализовать себя». Но я иначе это называла: это были не принципы, а обычный эгоизм.

Софья. Мама, ну как ты можешь мне такое говорить?

Валентина. Очень просто. Мужчины — друзья твоего отца — говорили мне эти самые слова, притом много раз. Когда я узнала, что беременна, они говорили: «Избавься от ребенка. Подумай о себе, у тебя должна быть личная жизнь. А ребенок станет обузой. Ты имеешь право на счастье. Продолжай заниматься живописью и реализуй свой талант!» Так что самим фактом своего существования ты обязана тому, что я не сделала выбор в пользу моей «личной жизни».

Софья. Да, но это другое дело…

Валентина. Совсем не другое. Просто я тогда решила вести себя по-взрослому. Приносить жертвы, делать то, что нужно, отдавать себя другим, порой напрочь забывать о себе, иногда быть жесткой — да-да, вот как сейчас я вынуждена быть жесткой с тобой…

Софья. До чего же ты любишь эту свою «жесткость»! Послушать тебя, так это самое главное человеческое качество.


Валентина отворачивается, но Софья не отступает.


По крайней мере, здесь моей вины нет. Сама виновата. Ты любишь ответственность? Вот она, пожалуйста. Ты разрушила свою жизнь собственными руками. Никого не спросившись. (Она отворачивается). И я не позволю, чтобы ты и мою жизнь исковеркала.


В открытых дверях появился Петр Линьков. Ему за 60; он лыс, одет в простой синий плащ, в руках держит шляпу. Он стоит с извиняющимся видом.


Петр. Извините, пожалуйста.

Софья. О господи!

Петр. Я не помешал?

Софья. Нет-нет, входи.

Валентина. Пожалуйста, уйдите! Кто это?

Софья. Это он.

Валентина. Что значит «он»?


Валентина в изумлении от возраста и внешнего вида Петра.


Софья. Это Петр Васильевич.

Валентина. Какой еще Петр Васильевич?

Софья. Ну, тот самый Петр Васильевич! Мама, проснись, наконец! Это Петя — ну, «безымянный мужчина».

Валентина. Это он?

Софья. Да.

Петр. Вы о чем?

Софья. Боже мой, ну сколько еще тебе объяснять?

Петр. То есть, как это «безымянный»?

Софья. Подожди.

Валентина. Это вы в Управлении Канализации работаете?

Петр. То есть, я…

Софья. Оставь его в покое. Ты прекрасно знаешь, кто он. Петя, не надо ничего отвечать.

Петр. Да я и не успел.

Софья. Не поддавайся на ее уловки. Она очень хорошо умеет говорить так, что любые слова звучат как оскорбление.

Петр. Как скажешь.

Валентина. Какие слова?

Софья. «Канализация»!

Валентина. Разве я что-то не так сказала? У меня и в мыслях не было…


Софья резко оборачивается к матери; в ней чувствуется новая, неожиданная сила.


Софья. Все эти мелкие людишки, кого ты считаешь ниже себя, смешны и нелепы не по своей воле. Да-да. Мы ведем нелепое существование, занимаемся нелепыми, совсем не интеллигентными делами. Например, нам приходится зарабатывать себе на жизнь в организациях с нелепыми названиями. «Я из Управления по уборке мостовых города Урюпинска». «А я из Департамента по озеленению Красноперекопска». Но такая у нас работа. Так мы зарабатываем себе на жизнь, мама, и нам приходится работать в местах с невообразимыми названиями, бок о бок с немыслимыми людьми. Вот хоть взять нашу математичку. Для меня просто пытка работать с ней, обедать с ней, наблюдать, как ее немытые космы попадают в суп. Я с большей радостью поселилась бы у сточной канавы! Но что поделаешь, приходится так жить, у нас нет выбора. Мы копошимся в реальном мире, как умеем, потому что нам не дано целыми днями сидеть и размышлять о высоком искусстве.


Еще от автора Дэвид Хэйр
Голубая комната

Пьеса Дэвида Хэйра «Голубая комната» — парафраз пьесы австрийского драматурга Артура Шницлера «Любовный хоровод» была написана в начале XX века. Первыми эту пьесу увидели в Лондоне в 1998 году в театре «Донмар Уэйрхаус». Несмотря на легкость сюжета и комичность некоторых сцен, она обнажает всем известную сегодня проблему отчужденности. «Голубая комната» — это пьеса об одиноких в большом городе мужчинах и женщинах. О тех, кто в поисках глубоких чувств, пресыщается легкой добычей и теряет вкус к настоящей жизни.


Дыхание жизни

«Дыхание жизни» — пьеса «на двоих», для двух актрис «за пятьдесят», имея в виду, что молодость, о которой они вспоминают в наши дни, пришлась на конец 60-х. Одна приезжает в гости к другой, которая теперь в уединении живет на острове. Приезжает, чтобы поговорить о мужчине своей жизни. Который был у них один на двоих. То есть это разговор о мужчине их жизни, при том, что одна, если верить ее словам, никогда ему не изменяла, он был для нее — единственным, а молодость другой прошла в радостях молодежного протеста, то есть в вольных американских и английских компаниях, где нравы, известно, не были строгими.


Поцелуй Иуды

В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.


Рекомендуем почитать
Лёд моих диких снов

Когда я убеждал себя в том, что мне нечего терять, я и помыслить не мог, что что-то всё-таки осталось. Большое и незримое, что не давало мне перешагнуть черту. Человечность. Это было она. Но сегодня я и её лишился. Лишился подле того, кому она вовсе не была знакома. Должно ли это меня успокоить? Успокоить, когда за стенкой лежат двое моих друзей в "черном тюльпане", ещё утром ходившие по этой земле. Война. Я в полной мере осознал, что у этого слова был солоноватый привкус железа. И бешеная боль потери и безысходности. Понимание собственного бессилия, когда на твоих глазах убивают невинных ребят. И лучшее, что ты можешь сделать — убить в ответ.


Притворство от отчаяния

Категория: джен, Рейтинг: PG-13, Размер: Мини, Саммари: Пит подумал, что будет, если Тони его найдёт. Что он вообще сделает, когда поймёт, что подопечный попросту сбежал? Будет ли просить полицейских его найти или с облегчением вздохнёт, обрадованный тем, что теперь больше времени может посвятить Рири? В последнее очень не хотелось верить, Питер хотел, чтобы их разговор о его проступке состоялся, хотел всё ещё что-то значить для Старка, даже если совсем немного.


Разговоры с Богом

Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.


Герой нашего времени. Маскарад

«Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?..».


Принц Фридрих Гомбургский

Материал для драмы «Принц Фридрих Гомбургский» Клейст почерпнул из отечественной истории. В центре ее стоят события битвы при Фербеллине (1675), во многом определившие дальнейшую судьбу Германии. Клейст, как обычно, весьма свободно обошелся с этим историческим эпизодом, многое примыслив и совершенно изменив образ главного героя. Истерический Фридрих Гомбургский весьма мало походил на романтически влюбленного юношу, каким изобразил его драматург.Примечания А. Левинтона.Иллюстрации Б. Свешникова.


Достигаев и другие

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.