Залежь - [20]
Сено подвозили четырьмя волокушами и не поспевали подвозить. Прошьет воз Ваня Центнер до земли, крутнет черен через колено, поставит навильник на попа, присядет и… у-у-ух! полетела целая копна. Аж у бедной лошаденки ноги подсекутся. В копне центнер с гаком, и в метальщике сто девять килограммов. Поровну.
— Э-э-эй! Ну-ка лезь еще кто-нибудь двое сюда! — взмолился Ромашкин, еле выбравшись из-под навильника.
— Что, Димка-невидимка? Вятский народ хватский, да? Один внизу, семеро на возу и кричат — не заваливай!
— А что, Ваня, если бы ты и во время войны хлеба досыта ел, что тогда из тебя выросло бы?
— Не знаю. Амбар какой-нибудь.
Сено и сгребли, и сметали все, и скирда наметалась с вальцевую мельницу, так что, которые наверху были, по вожжам с нее спускались. Ромашкин обошел скирду, не набок ли наметали, все потянулись на стан, считая, что они свое дело сделали, а там хоть два трудодня пиши ему бригадир, хоть ничего не пиши, вот до чего люди устали. Одна Марфа Кутыжиха крутилась возле скирды, очесывая клочки и подтыкая их грабловищем под низ, и ждала, когда бригадир начнет проставлять выработку. А бригадиру тоже не до учета, натоптался — коленка о коленку стучит.
Но должность есть должность, другой за него никто делать не будет, и Ромашкин вытащил из кармана синих кавалерийских галифе самодельный блокнот. Отлистнул до июля, вывел против фамилии Вани Шатрова цифру два — Марфа Кутыгина вот она.
— Вашу работу Насте приплюсовать, Марфа Евстигнеевна?
— Чего? С-с-с чего ради? Ишь, распростался. У Насти свой рот, у Марфы свой.
— Так Марфа, коли уж на то пошло, из колхоза выписалась.
— Впиши. Что тебе стоит.
— Х-ха! Впиши. Подумать надо.
— Думай, голова, картуз куплю. Давай, давай, заноси меня обратно в колхоз, не выламывайся.
— Как эта просто все у вас, у Кутыгиных, получается. Мозолей еще не натерли, елозите туда-сюда по жизни?
— В последний раз, Дементий. Вот те истинный Христос. Ну-у… Рисуй меня в свою бумагу.
Ромашкин подержал карандаш над пустой строчкой, начал писать. Вывел «Кутыгина М. Е.», прочеркнул пять клеточек с начала месяца, воткнул в шестой единицу, скребнул запятую, пошевелил губами, подсчитывая что-то в уме, вывел пятерку.
Марфа вытянула шею, следит за карандашом.
— Ага! И сколько ж ты начислил мне?
— Полтора трудодня.
— С хвостиком.
— С каким?
— А во, — приставила Марфа ноготь к запятой.
— Это не хвостик, а знак десятичной дроби. Одна целая, пять десятых или полтора — одинаково.
— Не-ет, Дементий, ты уж лучше полтора целых сделай, без десятых. Чего там дробить-то! Ладно? Куда нам завтра с Настюхой? Видишь, какие мы сразу сознательные стали.
— Ви-ижу. До завтра дожить надо, Марфа Евстигнеевна.
На обратном пути, с полдороги где-то, лошади пошли веселее, и оттиски кованых конских копыт стали отчетливые, как печати на сером сургуче. Опять подул ветер, заклубились облака, заворочалось покрасневшее солнце, кутаясь в дырявое ватное одеяло. Марфа грелась о теплую спину дочери, клонилась набок, но стоило смежить веки, как перед глазами мельтешили кустики, вспенивались и шипели валки, мелькали грабли, пестрели бабьи кофты, шуршали волокуши, летели кверху копны, шла кругом и вставала на дыбы лощина. Марфа встряхивалась, крутила головой, пялила глаза на ямчатый шинный след, но усталость клонила ее к чьему-нибудь боку, зрачки укатывались под лоб, и все начиналось сначала.
А кони ставили уж уши топориком, вытягивали шеи и, завидев крыши Лежачего Камня, ржали радехонькие — дом недалеко.
Пропала дрема и у Марфы. Но чем ближе к дому, тем крепче брало за сердце какое-то щемящее, гнущее, гнетущее… да будь оно трижды проклятущее слепое это материнское чувство жалости, страха и вины перед людьми и законом за поступки собственных детей. Вот и задакала и зачтокала Марфа: а что да вдруг, да если Даньки нет уж в коровнике. — в каталажке, да что суд скажет? Суд — что, что люди скажут? Это ведь только ой какая стыдовушка головушка!
Против своего двора Марфа спорхнула с телеги вперед Насти — и скорее в ограду, не было ли кого, но чужих следов не видать, и пригон на засове, а душа все равно болит: позовет Даньку — Даньки нет.
— Анастасия Ефимовна! — подъехал верхом к их заплоту Ромашкин. — Ты не забыла, какое собрание сегодня? Не задерживайся, голуба.
— Нет, что ты…
Марфа потопталась на крыльце, вытягиваясь через подернутые зеленом мхом бревна старенького заплотишка, подумала еще про Ефима, что вот, дескать, чужим людям новые дома ездит ставит — себе ограду обновить некогда с халтурой с этой, поглядела из-под ладони на закат к соседям, черпнула миской корма курам, поплелась к сарайке. Начала отодвигать засов, а засов как на грех заскрипел. Обернулась. Никого. Ни на улице, ни в переулке.
— Данила-а… Дань!
— Ты, мать?
— Я, я. Пойдем в избу, сын. Поешь хоть за столом по-человечески.
Данька вывалился из кормушки, отряхнул со штанов мякину, крадется.
— Шагай, шагай, не боись.
— А ты… без милиционера?
— Ка-ак шваркну миской вот! Да холера бы вас всех забрала от меня! Да навязались вы на мою шею с батюшкой родимым, тоже не может закружаться где-то!
— Чш-ш. Ты ч-чо разоралась на всю деревню?
В повести «А началось с ничего» Николай Егоров дает правдивое изображение жизни рабочего человека, прослеживает становление характера нашего современника.Жизненный путь главного героя Сергея Демарева — это типичный путь человека, принадлежащего ныне «к среднему поколению», то есть к той когорте людей, которые в годы Великой Отечественной войны были почти мальчиками, но уже воевали, а после военных лет на их плечи легла вся тяжесть по налаживанию мирного хозяйства страны.
Публицистические очерки и рассказы известного челябинского писателя, автора многих книг, объединены идеей бережного отношения к родной земле, необходимости значительной перестройки сознания человека, на ней хозяйствующего, непримиримости к любым социальным и нравственным компромиссам.
«Сердце не камень», — говорит пословица. Но случается, что сердце каменеет в погоне за должностью, славой, в утверждении своей маленькой, эгоистической любви. И все же миром владеют другие сердца — горячие сердца нашего современника, сердца коммунистов, пылкие сердца влюбленных, отцовские и материнские сердца. Вот об этих сердцах, пылающих и окаменевших, и рассказывается в этом романе. Целая галерея типов нарисована автором. Тут и молодые — Оксана, Яринка, Олекса, и пережившие житейские бури братья Кущи — Василь, и Федор, и их двоюродный брат Павел.
В сборник вошли повесть «Не родись счастливым», посвященная жизни молодого талантливого хирурга, уехавшего работать в село, повесть «Крутогорье» — о заслуженном строителе, Герое Социалистического Труда Г. Бормотове, а также лучшие рассказы писателя: «Мост», «Меня зовут Иваном», «Пять тополей» и др.
Роман известного писателя С. Марвича «Сыновья идут дальше» рассказывает о жизни и борьбе рабочих Устьевского завода под Ленинградом в годы революции, гражданской войны и начального периода восстановления народного хозяйства. Отчетливо отражена организационная роль партии большевиков, запоминаются образы профессиональных революционеров и молодых членов партии, таких, как Буров, Дунин, Башкирцев, Горшенин, Чебаков. Читатель романа невольно сравнит не такое далекое прошлое с настоящим, увидит могучую силу первого в мире социалистического государства.
В книгу известного журналиста, комсомольского организатора, прошедшего путь редактора молодежной свердловской газеты «На смену!», заместителя главного редактора «Комсомольской правды», инструктора ЦК КПСС, главного редактора журнала «Молодая гвардия», включены документальная повесть и рассказы о духовной преемственности различных поколений нашего общества, — поколений бойцов, о высокой гражданственности нашей молодежи. Книга посвящена 60-летию ВЛКСМ.
В сборник Иси Меликзаде «Зеленая ночь» вошло несколько повестей и рассказов, повествующих о трудящихся Советского Азербайджана, их трудовых свершениях и подвигах на разных этапах жизни республики. В повести «Зеленая ночь» рассказывается о молодом леснике Гарибе, смело защищающем животный мир заповедника от браконьеров, честно и неподкупно отстаивающем высокие нравственные принципы.
В сборник известного советского писателя Юрия Нагибина вошли новые повести о музыкантах: «Князь Юрка Голицын» — о знаменитом капельмейстере прошлого века, создателе лучшего в России народного хора, пропагандисте русской песни, познакомившем Европу и Америку с нашим национальным хоровым пением, и «Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана» — о прославленном короле оперетты, привившем традиционному жанру новые ритмы и созвучия, идущие от венгерско-цыганского мелоса — чардаша.
В новую книгу Людмилы Уваровой вошли повести «Звездный час», «Притча о правде», «Сегодня, завтра и вчера», «Мисс Уланский переулок», «Поздняя встреча». Произведения Л. Уваровой населены людьми нелегкой судьбы, прошедшими сложный жизненный путь. Они показаны такими, каковы в жизни, со своими слабостями и достоинствами, каждый со своим характером.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.