Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [67]
— А что?
— С такой едой хвост отморозить можно.
Мой собеседник засмеялся.
— Ты вроде к теще на блины приехал!
— К теще не к теще, а это не кормежка.
— Там, где ты раньше был, лучше было?
— А как же.
Разговаривать было особенно некогда. Мы направились к вахте. Там встретил нас высокий круглолицый мужчина. Увидев меня, он спросил у бригадира:
— Это что у тебя за новичок в собачьей шапке?
— Да я его в бригаду принял, хочу токаря из него сделать.
— Вин не буде токарем! Бо вин из "шуриков” (шуриками на своем жаргоне политические называли воров-законников).
Я молчал. Грубить ему не стоило. Надо было поскорее освободиться, так что от меня требовались выдержка и хладнокровие. Я лишь проклинал себя, что напялил эту шапку: не будь ее на мне, я не выделялся бы… Вся бригада слышала его слова:
”из шуриков”…
Круглолицый еще и еще мерил меня взглядом, и сказал на превосходном русском, куда девался его украинский акцент:
— Давай, учи. Посмотрим, что из этого получится.
В цеху бригадир сказал мне, что встреченный — начальник оснаба базы. Все мы находимся в его подчинении. Фамилия его Мизин.
Ты правильно сделал, что смолчал. Мог бы все испортить.
Затем бригадир подозвал к себе какого-то парня.
— Миша, — обратился он к нему. — Вот тебе новенький. Учи его с самых азов. Понятно?
— Пошли! — коротко ответил Миша.
Он сразу же принялся объяснять мне устройство станка: "Это вот головка, это патрон, это передняя бабка… "
"Азы” я освоил быстро.
— Ну, а теперь за работу!
Возле станка валялось несколько прутков длиною, примерно, в три метра. Обрабатывать их было невозможно, требовалось сначала разрезать их на куски по метру каждый. Мы вдвоем приподняли довольно тяжелый пруток, вложили его через шпиндель в патрон. Зажали. Миша велел мне придерживать торчащий конец рукой. К нам подошел бригадир, велел работать на малых оборотах. Как только он скрылся, Миша переключил станок на высокую скорость. Я взялся за торчащий пруток, как велел мне "учитель”…
Станок завертелся. Вместе с ним с непреодолимой силой крутнуло и мою руку. Страшный удар обрушился на большой палец…
— Выключи, сука! — в ярости закричал я.
Станок остановился.
Мой палец висел на жилке. Меня повезли в больницу, но врача не оказалось, так что палец мой спасти не удалось. Медсестра ампутировала его и сделала перевязку.
После мне сказали, что все это было подстроено: так шутили с новичками. Но шутки разные бывают. К примеру, посылают несмысленыша на склад с ведром и говорят: "Принеси-ка фазу”. Кладовщик с серьезным видом отсылает жертву в другое место, а оттуда к начальнику. И все смеются. Но мне было не до смеха…
Я решил припомнить Мише его подлость. Мой палец обошелся бы ему дорого, но он узнал о моих намерениях и упросил начальство, чтобы перевели его в другой лагерь. Больше он мне не попадался.
Выйдя из больницы, я вновь обратился к Мизину, чтобы разрешил мне вернуться в цех. Он долго не соглашался.
— Я докажу вам, что из меня будет токарь! — говорил я ему.
Наконец он сдался.
Поработав три месяца учеником, я перешел на самостоятельную работу.
Палец, вернее, культя, зажила, но на холоде я не снимал рукавицы, так как от перемены погоды рану ломило.
К тому времени сменился наш начальник лагеря. Я сам его не знал, даже и не видел никогда. Говорили, что он еврей.
В один из выходных я решил пойти покалякать с приятелями. По дороге мне попался парикмахер (о нем я еще расскажу подробнее). С ним был офицер с майорскими погонами. Я подумал, что это должно быть новый начлагеря. И не ошибся.
Внезапно я услышал:
— Заключенный Абрамов! Подойди ко мне.
Я подошел, поздоровался.
— Чего прикажете, начальник?
Он улыбнулся.
— Хочу с тобой поговорить.
— С каких это пор начальники лагеря стали беседовать с заключенными?
— С тех самых пор, Абрамов, как законники стали токарями работать.
— А что в этом плохого?!
— Наоборот, хорошо! Только пораньше надо было за это браться.
— И сейчас не поздно, начальник. Я еще молод.
— Одним словом, молодец ты, Абрамов. Я рад за тебя. А теперь есть у меня к тебе просьба.
— Слушаю, начальник.
— Дело такое… Ты кухню нашу видел?
— Вполне…
— Ну так вот. Надо новую строить. И клуб.
— Дело хорошее.
— Для того, чтобы строить, материал нужен. А его-то у нас нет.
— Во всех лагерях лесу полно, да и мы в лесу живем.
— Вот-вот. Об этом я хотел с тобой поговорить. Тебе, как деловому парню, поручаю заготовить бревна. Где возьмешь — не мое дело.
— Я, начальник, обдумать хочу это дело. Оно заманчивое, да вот срок у меня остался маленький…
— Оставишь после себя память в лагере.
Посмеялись. Разговор шел вполне откровенный.
Прогулка моя не состоялась, так как я решил вернуться к себе в палатку, поразмыслить. Мне было известно, что в соседнем лагере заготовили тысячи кубов бревен для отправки по реке. Для того, чтобы раздобыть их, нужен был трактор и трос.
Я посоветовался с ребятами. Судили-рядили, и пришли к выводу, что просьбу начальника выполнить надо. Но как?
Утром я подошел к начальнику. Разговор начал он:
— Ну как, Абрамов, подумал?
— Да.
— Выкладывай.
— Мне нужен трактор и трос. И тракторист, понятное дело.
Он поглядел на меня в упор.
— Как ты собираешься все это обделать?
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.