Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [66]
Морозы стояли в 50–60 градусов.
Закутавшись с ног до головы во все имеющиеся теплые тряпки, мы отправились в путь. Уже через пять километров товарищи мои стали оставлять на снегу взятые с собой вещи… Мы вышли утром из Нижнеянска группой в 60 человек, а пришли в поселок Когуста к восьми вечера вчетвером. Те, кто не взял с собою вещей. Меня спасла собачья шапка с длинными ушами: как-то мы поймали собаку, мясо ее съели, а из шкуры я сшил себе шапку.
В лагерь мы пришли без конвоя: охрана отлично понимала, что в такой мороз им опасаться нечего. Да и куда было бежать?.. Конвой останавливался, разводил костер, грели консервы, пили спирт "из горла”.
56 оставшихся каторжников плелись, как могли: кто остался без ушей, кто без носа, кто без пальцев на руках…
Тех, кто превратился в кусок замороженного мяса, привезли потом на санях. Отогреть их не удалось.
В зону нас не впустили, так как там находились суки. Поселили в палатке, как и в прошлый раз. Через два дня привезли наши вещи. Мы начали разбирать и и обнаружили, что у каждого чего-нибудь недостает. У меня пропала толстая шерстяная подстилка.
Поднялся шум: мы требовали свои вещи обратно.
Подскочил начальник лагеря капитан Конев.
— Вы!.. Бога благодарите, что хоть это получили, подлецы!!
— Что?! Ты, сука, польстился на подстилку мою, тварь ненасытная!
— Вам, заключенные, такие предметы иметь не положено, — перешел Конев на официальный язык. — Вы не на курорте находитесь, а в заключении. Поэтому мы произвели конфискацию.
Высказался и ушел. Делать было нечего, говорить не о чем. Сила у них…
Как-то раз один наш товарищ, профессиональный карманник, вытащил у надзирателя из кармана письмо, полученное им из дому. Вот что писала мать сыну (привожу только самое главное…):
”Ты, сынок, пишешь, что водишь на работу 1200 заключенных врагов народа, кого милуешь, кого убиваешь, если не слушаются. Это у тебя хорошая работа, сынок, и оклад хороший ты получаешь, а вот брат твой Еремей день и ночь работает, гнет спину, а прожить никак не может. Если можешь, сынок, поговори с начальником и устрой на работу Ерему хоть на ползарплаты. Он тебе всю жизнь благодарен будет. У нас, ты знаешь, таких работ в деревне нет, а в колхозе жить стало невозможно, живем все впроголодь. Ерема твое письмо прочел и просит, чтобы ты похлопотал за него… "
В этом лагере мы задержались ненадолго. Сорок человек, и среди них и меня посадили в машины и увезли вверх по берегу Яны. В 456-и километрах находился поселок Куйга.
В этом лагере жили одни "фашисты”, как называли политзаключенных. Были там власовцы, бендеровцы, одним словом, вся мировая политика…
Через пару дней я познакомился с обстановкой в лагере и решил проверить свои зачеты: сколько накопилось у меня дней за все годы заключения. Записался на прием в спецчасть.
Начальником ее оказался армянин, с которым я уже сталкивался в поселке Эгехая. В поселке он славился своими издевательствами над заключенными.
Армянин сразу узнал меня.
— Ази! Ты как сюда попал?
Увидев его в спецчасти, я был неприятно поражен. Он понял мои чувства.
— Земляк, — обратился я к нему, — давай не будем здесь ругаться. Мы с тобой еще в Ереване в кабаке встретимся за коньяком…
— Да уж, знаю, какой ты мне коньяк припасешь. Разговаривать дальше особого смысла не было.
— Я пришел своими зачетами поинтересоваться.
Он начал что-то объяснять мне, но настолько туманно, что сходу было ясно — врет. Не желает отвечать.
С тем я и остался…
Подсчитав в уме свои зачеты, я пришел к выводу, что в лагере мне придется проторчать еще шестнадцать месяцев, но если я начну работать, как положено, то могу освободиться значительно раньше. Да и в самом деле, надоело мне все это порядком!
В голове у меня созрел любопытный план.
Вечером я отправился к бригадиру "фашистов”. Они жили рядом с нами в бараке. Познакомились быстро. Он назвался Борисом, а я представился ему под своей настоящей фамилией. Рассказал о себе.
— Ты разве еврей? — удивленно спросил он.
— Да.
Он усадил меня на нары, приготовил чайку.
Я рассказал ему, чего бы мне хотелось.
— Ты вот что, — немедленно ответил он. — Выходи завтра утром на работу. Пойдем в мастерские. Я из тебя сделаю хорошего токаря — всю жизнь будешь меня благодарить…
Когда я вернулся к себе, товарищи накинулись на меня с расспросами: куда это я ходил?
Удивлению их не было границ, когда я сказал, что с завтрашнего дня выхожу на работу к "фашистам”… "Да как же они тебя в свою бригаду приняли?”
С верхних нар донеслась чья-то глубокомысленная шутка:
— Конечно, он же еврей, а еврей всегда найдет выход из положения!
Все засмеялись, и я также. Никакой обиды я не испытывал, пусть их позубоскалят, мне не жалко.
Я лежал в постели, но не спал. Перебирал все прошедшие годы, свою скитальческую жизнь, свои муки… И чего я добился от этой бессмысленной борьбы с начальством? Ничего! Единственный способ: усердно поработать так, чтобы пошли мне зачеты "день за три”… С этими мыслями я и заснул.
Утром я пошел на завтрак в столовую. Это было в первый раз: мы старались готовить себе в палатке.
Еда была паршивая.
— Это вас так всегда кормят? — поинтересовался я.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.