Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [68]
Я рассказал ему мой план.
— Если ночью, после рабочего дня, сделаю хотя бы два рейса, то материал будет заготовлен дней за пятнадцать-двадцать.
Начальник задумался. На каждое мое слово он повторял: "Забавно, честное слово, забавно…”
— Так вот, — наконец сказал он. — Даю тебе свободное хождение и устраиваю в поселковый гараж. Там и трактор найдется и трос. Но тракторист должен быть из наших!
— Ну, а если нас попутают, то как бы мне второй срок не схватить…
— За это, Абрамов, я отвечаю.
На том и порешили.
Нашел я подходящего тракториста, сообщил об этом начальнику. Тот поднял его документы и дал согласие. Через три дня начальник устроил нас в гараж: меня — токарем, а тракториста моего — слесарем. С завгаром мы сошлись: вместе пили, вместе на баб ходили…
Во время очередной попойки я попросил его дать нам трактор.
— Для вас, ребята, душу свою отдам, а не то что там трактор!..
Чтобы не утомлять читателя подробностями, скажу лишь, что за двадцать дней задание-просьба начальника была выполнена.
Построили клуб, кухню и новый просторный барак. В клубе была организована специальная комнатка для парикмахера, куда ходили и мы и начальство.
Парикмахер наш был бывшим комиссаром. Еврей, по фамилии Крупник. Из Днепропетровска. Военным трибуналом он был осужден на "25-5-5” за "измену родине”. Во время войны он попал в окружение и оказался в плену. Пытался бежать несколько раз, но все неудачно. Товарищи любили его и не сообщали немцам, что он еврей. Вот он и получил от благодарного отечества практически бессрочную каторгу только за то, что остался в живых… еврей в немецком плену!
Семья его находилась в Днепропетровске: старуха-мать, жена, две дочери… Как-то он получил от них письмо, в котором жена просит у него развода, так как дочерей не принимали в ВУЗы. Он дал свое согласие. Дочки теперь учатся благополучно, а жена ждет его возвращения.
Все это он рассказал мне в наших дружеских беседах.
Этому высокому стройному человеку с военной выправкой я был обязан многим. Именно он и сказал начальнику лагеря (тому, что сменился) — это, мол, парень деловой, еврей с Кавказа.
— Когда Гофман (новый начальник) принимал дела, — рассказывал Крупник, — он сначала побаивался дать тебе свободный выход, но я уговорил…
После того, что я узнал от Крупника, мне захотелось поговорить с начлагеря о моих зачетах. Встречу Крупник организовал нам у себя в парикмахерской, чтобы никто не знал, что я встречаюсь с начальством.
Вот тут-то я и поведал ему все о себе. Упомянул и о закрытой тюрьме, где зверствовал армянин, который нынче работает здесь в спецчасти. Рассказал и о нашем разговоре, о его увертках…
— Мне кажется, он мои зачеты уничтожит!
— А что ж ты мне раньше не говорил?! — набросился на меня с руганью начальник. — Завтра же приходи в спецчасть. А я дам задание, чтобы все твои зачеты были подготовлены.
Армянин не ждал такого оборота дела. Выслушав приказание начальника, он вместе с бухгалтером отправился за моими документами.
— Чтобы ни одна бумажонка не пропадала! — напутствовал его начальник.
Через десять минут мое дело было на начальственном столе.
— Прямо здесь подсчитайте, сколько он должен работать из расчета "день за три”!
Все эти прикидки и раскидки долго времени не заняли: мне оставалось находиться в заключении восемь месяцев…
Все покинули кабинет.
— Ну, Абрамов! Восемь месяцев, понял?! — сказал начальник. — Не дай Бог, если услышу, что ты нарушил! Своими руками голову отсеку… Ты должен сейчас быть тише воды, ниже травы, понял?
— Спасибо, начальник.
— Чеши на работу, потом будешь благодарить.
На работу я летел, но все же опоздал минут на двадцать. Объяснил, что задержали в спецчасти.
Все шло отлично. На работе ко мне относились хорошо, свобода моя приближалась.
Но среди заключенных обо мне пошла дурная молва.
Однажды мой товарищ по бригаде Коля Табаков сказал мне:
— Ты, Ази, помог начальству отличиться — построили в зоне хорошую кухню и клуб. Вот начальство с тобой и возится. Да и на кухне ты забираешь для себя консервы и дефицитные продукты.
Я почувствовал, что кровь отлила от моего лица. Волосы зашевелились, когда я услышал эту мерзкую клевету. Трясущимися губами я попросил его отойти со мной в сторону, подальше от посторонних глаз и ушей.
— Скажи мне, Коля, это ты от себя говоришь, или так другие думают?
— Вся зона так говорит, Ази. По правде говоря, все политзэка тобой недовольны.
— И что же, есть у всех "по моему вопросу” какое-нибудь решение?
— Пока нет. Но дело кончится плохо.
Я понял, к чему он гнет…
— Прошу, пока что воздержитесь от ваших решений! Оправдываться я не буду. А через три дня выяснится, кому выгодно наговаривать на воров-законников и откуда это пошло.
Не теряя даром времени, я пошел в соседнюю палатку. Вызвал предводителя этой группы. Он подтвердил Колины слова и добавил, что политзэка собираются просить у начальства убрать из зоны воров-законников: они-де гнут поваров и отнимают продукты…
Я собрал сходку законников. Рассказал все, что мне известно о положении в зоне. Присутствующие были, казалось, поражены, в недоумении переглядывались. Я же думал только об одном: поскорее выяснить, кто все-таки занимается вымогательством.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.