Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [65]

Шрифт
Интервал

Я собрал бригаду.

— Вы что же, подлецы, все промотали?! Ведь нет и не будет вам теперь ни теплой одежды, ни бушлатов!

Промотчики мои смущенно помалкивали.

По реке Яне шла шуга (ледяное крошево). Приближались холода, и оставить людей беззащитными перед морозом я не мог…

Обругав их покрепче, я вернулся в бухгалтерию.

— Вот получим мы скоро всей бригадой зарплату за три месяца — мы уж тебя не обидим, — сказал я бухгалтеру. — А все эти карточки надо бы того…

Бухгалтер доверял мне совершенно.

— Эх, Ази, не могу я тебе отказать! Другому бы не за что не сделал такое дело, но тебе… Только об одном прошу: чтобы в бригаде меня не выдали, а там будь что будет!

Я поручился за всех своих бригадников, как за самого себя.

Карточки с записями долгов на мою бригаду я получил в руки. Пришел в палатку и сообщил: "Сейчас будет общее собрание. Посторонних просим удалиться!” Когда в палатке остались все свои, я по списку начал выкликать поименно всех должников и вручал каждому его карточку. Когда эта церемония была закончена, я сказал:

— Теперь бросайте эти бумажки в печь! И чтобы ни одна душа живая об этом не знала!

Один из бригадников подошел ко мне и растроганно произнес:

— Я уже восемь лет по лагерям скитаюсь, а еще не видел, чтобы законник так о фрайерах заботился!

Вскоре пришла зарплата, и бухгалтер наш получил свои десять тысяч: я сам сказал ему, с кого удержать.

Были у меня в бригаде отчаянные картежники. Я договорился с бухгалтером, чтобы им зарплату без меня не выдавали. Я еще загодя взял у каждого адрес, куда следовало посылать письма (сказал, что так положено).

Как всегда после получки, в зону приехала автолавка. Под моим наблюдением на каждого картежника было выписано по ящику сгущенного молока, по ящику мясных консервов, по три кг сливочного масла, десять кг сахару и по мешку муки на двоих. Осталось у каждого от пятисот до тысячи рублей, но не более.

— А остальное, — объявил я — мною отослано вашим семьям! Так что на карточное развлечение осталось вам немного!

Мои слова были встречены хохотом. Никто не поверил. Но не прошло и месяца, как все они получили письма из дому, где сообщалось о деньгах, благодарили и т. д. В ответ бригадники написали, что об этой посылке позаботился бригадир. И стали прибывать мне многочисленные приветы от родителей и жен заключенных.

Не скрою, мне было очень приятно узнать об этом.

Выпал снег. Мы находились на объекте, когда нам сообщили, что в лагерь приехало начальство из поселка Кагуста. Там находился центральный лагпункт. Вот, значит, и вновь заработала "сеялка” в нашей зоне… На этот раз в решетах задержался и я.

Шестидесяти каторжникам приказали собираться.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Собраться приказано было с вещами. Это было делом нетрудным, но куда я дену свою библиотеку?

Я и забыл упомянуть раньше, что начал собирать книги.

Любовь к чтению пробудил во мне один из моих приятелей — Толя из Ленинграда. Он жил в другой палатке, но мы частенько ходили друг к другу в гости. И всякий раз, когда к нему не зайдешь, он лежит и книгу читает. Я забавлялся тем, что неожиданно выхватывал из его рук книгу. Он сердился, бранил меня.

Как-то раз он навестил меня. Принес с собой какую-то маленькую брошюрку.

— На, зверина, читай!

Оставил мне эту книжицу и ушел.

Я, понятно, и не думал ничего читать. Засунул книжицу под подушку, где она и оставалась. Однажды после работы я прилег на нары, запустил руку под подушку, и чувствую: что-то там твердое. Вытащил — смотрю, а это книга, что мне Толя оставил. Полистал ее и принялся читать помаленьку. В книге рассказывалось о разведчиках в немецком тылу…

Я зачитался. Приходя после работы, я немедленно брался за книгу. Наконец, дочитал ее до конца.

Пришел к Толе и говорю:

— Спасибо, это здорово было… Знаешь что, дай-ка мне еще что-нибудь почитать. Только не толстое.

Толя засмеялся. Я отлично понял его смех, но виду не подал.

— Ну ладно-ладно, хватит. Дашь или нет?

Теперь мне было понятно, почему он так бесился, когда я вырывал у него книгу на самом интересном месте.

Прочел и еще одну книгу. А потом дал мне Толя прочесть "Спартака”. Я ее брать не хотел, потому что толстая слишком…

Спартак меня поразил. Иногда мне казалось, что это я там, и все, о чем написано, происходит со мною, вокруг меня…

На ужин я не пошел, остался в палатке. Читал до утра.

А утром сказал своему заместителю, что на работу не выйду. Позавтракал, и лег обратно с книгой.

Я и не заметил, как зашел к нам Толя. Подбегает ко мне и говорит:

— Ты что ж это. на работу не ходишь — так зачитался?!

И стал отбирать у меня книгу.

— Толик, о стань, не мешай…

Взгляды наши встретились. Секунду длилось молчание, и мы неудержимо захохотали…

Вот так я и стал азартным книгочеем. Доставал или покупал книги через надзирателей, бухгалтера. На разгрузке покупал книги у моряков. Собралась вполне приличная библиотека.

Жаль мне было с нею расставаться, но и тащить их неизвестно куда опасно. Да еще нас предупредили, что двенадцать километров придется пройти пешком, так что взял я с собою самое необходимое. Объявили, что желающие могут вещи оставить, потом их привезут за нами вслед. Я так и сделал. Взял с собою полотенце, пару бельишка, зубную щетку, шесть кусков сахара, штук десять пряников и две банки сгущенки, смешанной со сливочным маслом. Предупредил своих, чтобы на мою помощь не надеялись и посоветовал оставить свои вещи, как это сделал я. В такой путь и лишняя иголка плечи ломит.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.