Закат северных крестоносцев. «Война коадъюторов» и борьба за Прибалтику в 1550-е гг. - [17]
В 1547 г. Шлитте вернулся в Европу и там объявил себя эмиссаром Ивана Грозного, которому поручено вербовать в Европе специалистов в области техники, медицины и культуры. Госларец, по словам И. И. Полосина, начал свою миссию «с необычайной смелостью и блеском». Он явился на заседание Аугсбургского рейхстага, добился аудиенции у императора Карла V и предъявил ему верительную грамоту Ивана IV. Согласно этому документу, царь хотел нанять людей, «с помощью которых он мог просветить и украсить свою страну»[98]. 31 января 1548 г. он получил императорскую грамоту на свободный набор мастеров и ученых и вывоз их в Россию. Текст содержал лишь одно ограничение: недопущение попадания этих специалистов через Московию в Турцию или Татарию.
Шлитте набрал 123 человека, однако по просьбе ливонцев их задержали в Любеке, а вскоре и арестовали их предводителя. Пока эмиссар Ивана Грозного» сидел в тюрьме, собранные им люди разбежались. Через два года из заточения бежал и сам Шлитте. Он теперь отправился во Францию, пообещав аугбсургскому бюргеру Георгу Гогенауеру огромные барыши, если тот поможет Шлитте в его поездках. Гогенауер дал денег, посланец добрался до Парижа, где обратился к маркграфу Альбрехту.
Альбрехт представил авантюриста королю Генриху II, перед которым Шлитте предстал исполнителем тайного, но очень важного поручения русского царя. В ходе выполнения своей миссии он пострадал от империи и теперь просит охранных грамот для возвращения в Московию ради завершения выполнения задания. Эти грамоты он получил. Они датируются июлем 1555 г. и выданы для проезда «любезному Жану де Шелетту, послу князя Московского» через владения Турции и Татарию «и оттуда ко двору его господина для доклада о некоторых важных делах по вверенному ему поручению, в частности, об обидах, притеснениях и оскорблениях, полученных им от императора». Шлитте также приобрел послание от Генриха к Ивану Васильевичу с заверениями в дружбе, готовности к союзу, обмену послами и т. д.
Однако денег опять не было, и Шлитте продолжал завязывать знакомства с людьми с богатым воображением и просить у них денег для исполнения миссии, способной перевернуть мир. В 1555 г. Шлитте выехал из Франции в Италию вместе с Гогенауером и неким Гансом Фоглером из Цюриха. В Ферраре они встретились с Фейтом Зенгом из Нюрнберга. Они показали потрясенному бюргеру кучу писем венценосных особ, и Зенг ссудил их деньгами на проезд. Как он сам пишет, «к моему великому несчастью я вступил в деловые отношения со… Шлитте и Фоглером». Компаньоны поссорились, Фоглер собрался донести на госларца, что он строит козни против империи и чуть ли не турецкий агент, и Шлитте сбежал.
Зенг не сразу осознал, что его обманули и возврата ссуды ему не видать. Надеясь получить долг обратно, он в 1557 г. добрался до Кенигсберга, где ему сообщили, что Шлитте укрылся в России. Нюрнбержец даже доехал до Невеля на русской границе, но его спутники испугались Московии, и Зенг вернулся в Кенигсберг. Его тяжба тянулась долго, он жаловался разным должностным лицам, до 1564 г. дело передавалось по инстанциям и затем заглохло.
В 1570 г. неугомонный заимодавец все же добрался до Московии и в Александровой Слободе вручил «дело должника Шлитте» дьяку Андрею Щелкалову. Несмотря на все ожидания, ничего не сдвинулось. Зенг пытался добиться возврата денег, посетив Россию в 1573 г., обращаясь к имперским послам в 1575 и 1576 гг., но они решали дела поважнее, чем отдача долга почти 30-летней давности. Отчаявшийся немец попытался придать своим обвинениям политический характер: он пытался подать донос, что Шлитте хочет наладить союз России, Франции и Турции и расстроить отношения империи и России. Это не помогло: Зенг влез в новые долги и даже оказался в тюрьме.
В последующем история миссии Шлитте получала трактовку в зависимости от политической конъюнктуры момента. Уже в конце XVII в. она была дополнена сообщением, что несколько спутников Шлитте все уже пробрались в Россию и служили русскому царю — что вполне соответствует атмосфере Великого посольства Петра I[99]. В русской имперской историографии XIX в., для которой мысль об отсталости России и необходимости вызова иностранных специалистов была болезненной, к «эмиссару Ивана Грозного» относились скорее скептически. Его считали авантюристом и самозванцем, преследовавшим свои собственные цели. Например, С. М. Соловьев сомневался в честности намерений Шлитте на основе того факта, что немец зачем-то, кроме специалистов, вербовал в состав своего отряда и западных священников, уж точно не востребованных в России[100].
Однако в позднеимперской и ранней советской историографии, в которой после Первой и Второй мировых войн формировался образ вековечного немецкого врага России, фигура Шлитте приобрела все черты русского национального героя. Он выступал борцом с блокадой Русского государства, которую ввела Ливония с целью «совсем разобщить Москву с Западом». Сталинские историки называли его «хорошо замаскированным, способным, смелым агентом».
