Закат северных крестоносцев. «Война коадъюторов» и борьба за Прибалтику в 1550-е гг. - [15]
В то же время Россия не спешила на практике возобновлять торг на прежних условиях, в 1510 г. все еще требуя вернуть «пограбленные» у русских купцов товары, отпустить пленных, выплатить компенсации погибшим, возвратить и очистить «полаты» и церкви русских негоциантов. Важным требованием было соблюдение церемониала, что именно Ливония должна просить о мире и возобновлении торга — прислать «челобитье». Без выполнения этих условий торгу не быть[72]. Теперь все зависело от русско-ганзейских переговоров, которые и состоялись в 1510 году. Россия требовала запретить ввоз и торговлю солью, ограничить юрисдикцию местных судов делами до 10 рублей, в других случаях должен быть совместный суд, гарантировать неприкосновенность русских церквей и концов в немецких городах (Н. А. Казакова здесь справедливо замечает, что русские концы были только в ливонских городах, но не в германских, и этой статьей Россия намечала проникновение в собственно немецкие города)[73]. В случае военного конфликта России с Ливонией, Швецией, Литвой Ганза была обязана соблюдать нейтралитет.
Ганза категорически отвергла русские требования как неприемлемые. Однако свою роль сыграла конкуренция. Если Ганза не хочет торговать с Россией, то это будут делать другие. Особая опасность исходила, как неоднократно отмечено исследователями, от банкирского дома Фуггеров[74]. Поэтому уже в 1512 г. Рига, Ревель и Дерпт предложили открыть сепаратный торг только в этих городах, пока продолжаются переговоры с Ганзой. Россия отказала, требуя уступок от всех 73 ганзейских городов[75].
Казакова считает, что этим предложением Ливония официально сняла запрет русской торговли в Ревеле и Риге. Но так ли это? Из грамоты этого не видно. Свой шаг навстречу сделала и Россия: готовился проект союзного договора со Священной Римской империей (миссия Георга Шнитценпаумера фон Зоннег 1513 г.), и, по Н. А. Казаковой, именно поэтому в Москве было решено уступить[76].
В 1514 г. в Новгороде был заключен новый ганзейско-новгородский договор[77]. Ганзейцы добились отмены финансового ценза в 10 рублей серебром для юрисдикции ливонских и немецких городов, но все равно по местному праву можно было рассматривать дела только без вынесения смертного приговора (в последнем случае предусматривался совместный суд). Был утвержден беспрепятственный проезд для купцов с обеих сторон, свобода торговли всеми видами товаров (в том числе солью и металлами, которые могут быть использованы для военных нужд), вводилось два вида торговли — по весу (в таких случаях взималась пошлина за вес) и по единицам объема (пошлина за вес не взималась). То есть здесь решение было компромиссное, для иностранных купцов осталась лазейка манипулировать с весом. Ганза брала на себя ответственность за пиратство на море и нападения на русских купцов вблизи своих берегов, а новгородцы — за ограбление «немецких торговых людей… на земле или на воде».
Как справедливо замечает Н. А. Казакова, несомненным свидетельством роста русского торгового мореплавания является введение в договор отмены для русских кораблей «берегового права» — права местных жителей взять себе товары с корабля, потерпевшего кораблекрушение. Теперь разбитый корабль надо было возвращать со всем имуществом, за вычетом 10 % в пользу тех, кто помогал его спасти. Н. А. Казакова правильно указывает, что раньше данное правило для русских было просто неактуальным до XVI века они мало плавали в Германию на своих судах[78]. Видимо, для 1514 г. проблема потерпевших крушение русских кораблей стала уже насущной, и статья договора свидетельствует, что Россия была вполне «вышедшая к морю» и постепенно осваивалась на морских пространствах.
Крупным конфликтом ознаменовался 1525 год — ивангородский наместник князь В. И. Оболенский писал в Ревель, что ивангородцам, новгородцам и псковичам чинятся немалые притеснения и обиды, им не дают подводы и погреба, сажают в темницы без суда. В источниках есть очень колоритное описание ревельской тюрьмы: «…теснота, господине, такова — друг на друге лежим, а из задка, господине, идет, воняет, от неволи человеку ести, кое з голоду не хотят умереть. А свету, господине, также мало: одно, господине, окъно, и то перебито в две ряд железом, а окно, господине, невелико, а хоромина, господине, посадники ново зделана, ино, господине, дух тяжел, ино с тоски нам пропасть»[79]. Ливонцы мешают торговыми сделкам, грабят имущество, в том числе на море, по отношению к ним не выполняют договорных обязательств, и даже самого посла, который привез в Ревель эту грамоту с претензиями, «лаяли и каменьем шибали»[80].
По мнению Н. А. Казаковой, в дальнейшем вплоть до 1550 г. содержание русско-ливонских договоров не изменялось (они перезаключались в 1521[81], 1531[82] и 1535[83] годах). Содержание радикально переменилось в договоре 1550-го[84] и особенно 1554 года[85].
После 1515 г. начинается быстрое распространение русских купцов по всей Прибалтике, в том числе и в малых городах. Они торговали везде, несмотря на серьезный риск для жизни — бывало, что негоциант с товаром бесследно исчезал на территории Ливонии
