В царствование Птолемея Сотера Гекатей Абдерский прибыл в Египет. Он поднялся по Нилу до Фив, древней стовратной столицы: если верить Гомеру, в каждые из этих врат могло пройти по две сотни воинов, вместе с колесницами и конями. В то время еще стояли, хорошо различимые, стены храма Аммона. Периметр этих стен, толщиной в двадцать четыре фута, высотой в четыреста пять локтей, составлял десятки и десятки стадиев. Внутри все было разграблено, еще когда на Египет обрушился Камбиз, безумный персидский царь, истинный бич, который вывез в Персию даже египетских ремесленников, намереваясь использовать их на строительстве дворцов Сузы и Персеполя. Чуть поодаль находились царские гробницы. В сохранности их оставалось всего семнадцать. В Долине цариц жрецы показали Гекатею гробницу наложниц Зевса, благородных девиц царского рода, которых, прежде чем выдать замуж, посвящали божеству и отправляли в храм, где они занимались проституцией. Еще дальше перед ним предстал величественный мавзолей. То была гробница Рамзеса II, Фараона, который сражался в Сирии против хеттов. По-гречески его имя звучало как Озимандия.
Гекатей вошел внутрь. Портал был длиной шестьдесят метров, высотой — двадцать. Преодолев его, ученый очутился в перистиле квадратной формы, длина каждой стороны составляла около ста двадцати метров, а потолок, представлявший собой цельную каменную глыбу, был темно-синим, усеянным звездами. Это звездное небо поддерживали восьмиметровые колонны. На самом деле не колонны, а скорее разнообразные скульптуры, высеченные из монолитов. Продвигаясь вперед, Гекатей зарисовывал план здания. Вот перед ним возник еще один портал, похожий на первый, но весь изукрашенный барельефами; три статуи возвышались над ним, изваянные из цельных глыб черного камня.
Самая большая из трех (самая большая из всех, какие имеются в Египте, по утверждению жрецов) была настолько выше остальных двух, что те едва достигали ее колен. Гигантская статуя с четырехметровыми ступнями изображала Рамзеса. У его колен с одной стороны сидела мать, с другой — дочь. В зале звездного неба потолок был высотой восемь метров, а здесь его с трудом можно было разглядеть, и эти неожиданные изменения, от зала к залу, высоты неба еще больше сбивали с толку посетителя. Особенно поразило Гекатея то, что огромная статуя Рамзеса была высечена из цельного блока, без единой царапины или пятна. «Это произведение, — записал он, — восхищает не только своими размерами, но прежде всего искусной работой и природой самого камня». На пьедестале имелась надпись, которую Гекатей попросил перевести на греческий: «Я — Рамзес, царь царей», — гласила она. Далее следовало довольно темное изречение: «Если кто-то хочет постичь, насколько я высок и где я нахожусь, пусть превзойдет одно из моих творений». Фраза неоднозначна. «Насколько высок» могло, очевидно, относиться к размерам. Такое толкование подтверждал и тот факт, что слова были высечены как раз под ногами колоссальной статуи и неплохо сочетались с другим вопросом любопытствующего путешественника, на который фараон обещал ответить: «где я нахожусь». Но «насколько высок» могло иметь и переносный смысл, относиться в конечном итоге не к росту, а, например, к «творениям», упомянутым далее. Также и выражение «где я нахожусь», а именно, с некоторым вызовом высказанное приглашение отыскать саркофаг, давало понять, что местоположение оного скрыто, и найти его можно только при некоторых условиях. Так или иначе, любопытствующему путешественнику, с этого момента и далее, бросали вызов, предлагая пройти испытание. И суть того испытания излагалась двусмысленно: «пусть превзойдет одно из моих творений» (nicāto ti tōn emōn ergōn), то есть пусть предпримет — вероятно, так это можно понять — дела еще более великие, нежели мои. Если такое толкование верно, речь, в сущности, шла о запрете. Статуя нечеловеческих размеров вставала перед путешественником в самом начале его пути, подавляя его, сводя на нет всякие попытки отыскать саркофаг. Но является ли такое толкование единственно возможным? Так или иначе, Гекатей и его спутники двинулись вперед. Дальше, одна-единственная в огромном зале, стояла другая статуя, высотой около десяти метров, изображающая женщину с тремя коронами. Здесь ему тотчас же растолковали загадку: это, — объяснили жрецы, — мать властелина, а три короны обозначают, что она была дочерью, женой и матерью фараона.
Из зала статуй они вышли в перистиль, украшенный барельефами, на которых изображался поход царя в Бактрию. Тут жрецы сообщили сведения военно-исторического толка: в том походе, поведали они, царь разделил свое войско, состоявшее из четырехсот тысяч пехотинцев и двадцати тысяч всадников, на четыре части, и командовать каждой поручил сыновьям. Это и отображалось на барельефах. Но объяснения жрецов не всегда совпадали. Например, перед стеной, на которой изображался Рамзес, осаждающий город, а рядом с ним — лев.
Часть толкователей, — записал Гекатей, — считала, что речь идет о настоящем льве, которого царь приручил и воспитал и который вместе с ним подвергался опасностям войны; другие, напротив, полагали, будто царь, несказанно отважный, но вместе с тем через меру подверженный бахвальству, велел изобразить себя со львом, дабы обозначить величие своего духа.
