Заговорщики Гора - [42]

Караванная цепь предназначалась для девушек, соответственно, была довольно лёгкой. Тем не менее, она превосходно справлялась с удерживанием нас, своих прекрасных пленниц, скованных за шеи, в надёжном заключении. В этих вопросах, кстати, лёгкость — довольно обычное дело. Те средства, что используются на Горе для удержания кейджер под контролем, обычно не тяжелы. При этом они, конечно, достаточно прочны, по крайней мере, их прочность достаточна, чтобы превысить силу женщин. Кроме того, они обычно, изящны и даже красивы, поскольку разработаны специально, чтобы подчеркнуть и увеличить красоту их узницы, бросая её полностью во власть свободного человека. В конце концов, она — рабыня. Фактически обычное назначение таких аксессуаров состоит не только в том, чтобы просто удерживать свою прекрасную пленницу, но и прояснить любому наблюдателю, случайному или неслучайному, что она бессильна, уязвима, беззащитна и беспомощна, соответственно, не только, чтобы ограничить её свободу, но и выставить её напоказ, или как говорят в случае рабыни, поскольку она — товар, продемонстрировать её. Например, рабские наручники, надетые на наши запястья и так надёжно удерживавшие наши руки за спиной, делая нас совершенно беспомощными, выглядели очень привлекательно. Их можно было бы принять за украшения или аксессуары, если бы не бескомпромиссные металлические звенья, их соединявшие.

Иногда я спрашивала себя, не задаются ли свободные женщины вопросом, каково это, оказаться в таких «украшениях», в таких «аксессуарах», раздетыми и беспомощными.

Понимали ли они, насколько могли бы быть в них красивы? Возможно, что где-то уже раскалили для них железо, и сняли с крюка подходящий ошейник.

Руки девушкам, кстати, чаще всего сковывают именно за спиной, тем самым делая их ещё более беспомощными. Кроме того, очевидно, что когда руки отведены назад, а плечи расправлены, красота девушки демонстрируется лучше всего, она более выставлена для взглядов и прикосновений. К тому же, если наручники удерживают её руки за спиной, она неспособна помешать или воспротивиться ласке, даже если ей, по неблагоразумию, вдруг захочется это сделать.

Я не знала, на какое место меня поставили в караване, за исключением того факта, что я не была ни первой, ни последней, поскольку я чувствовала вес караванных цепей, прикреплённых к ошейнику как спереди, так и сзади. Это был единственный ошейник, который я теперь носила. Когда меня приковывали к каравану, на моей голове уже был капюшон, так что я понятия не имела ни о точном количестве моих сестёр по цепи, ни об их расположении. Самую красивую девушку могут поставить как первой, так и последней. Иногда караван просто выстраивают по росту, и в этом случае первой идёт самая высокая девушка.

Интересно, что я, будучи скрытой под капюшоном, не испытывала особого смущения идя по улицам голой. Не будь на мне капюшона, боюсь, я бы была до ужаса смущена и пристыжена. Обнажённых рабынь иногда можно заметить на улицах, но это, как правило, либо девушки недавно порабощённые, либо за что-либо наказанные. Само собой, какую одежду носить рабыне, и носить ли вообще, решать будет её хозяин. Будет ли это скромная туника, откровенный камиск или вовсе рабская полоса, зависит от его вкуса и настроения. Девушка, недавно оказавшаяся в рабстве и посланная голой на улицу, превосходно информируется о своей неволе, так что очень скоро может оказаться у ног своего владельца, со всем возможным усердием стараясь улучшить своё поведение, лишь бы доказать, что ей уже можно предоставить хоть какую одежду, пусть даже это будет короткая, постыдная рабская туника, к которой она до настоящего времени относилась с таким презрением. Нам, как это уже говорилось, не позволена скромность, не больше, чем самке слина или тарскоматке, но мы пойдём на многое, да на всё что угодно, ради любого предмета одежды, хотя бы самого минимального. Насколько же глубоко мы находимся во власти наших владельцев!

Что интересно, благодаря тому, что я не видела ничего вокруг, меня не слишком беспокоил и факт того, что меня могли видеть другие. К тому же, я была не одна, остальные были столь же обнажёнными и беспомощными, как и я сама. В капюшоне и среди других, у меня прикрытие анонимности.

По моим ощущениям мы провели на улицах как минимум двадцать енов. За это время, даже притом, что нас вели в караване, мы должны были пройти не меньше пасанга. Насколько я могла сказать, за всё время нашего пути, не привлекли к себе особого внимания. Это намекало на то, что зрелища вроде каравана нагих рабынь не были чем-то непривычным на улицах. Возможно, это было столь же обычным делом, как вереница связанных верров, кайил или кого-то ещё. Работорговый дом, с которого началась моя жизнь на Горе, находился на улице Клейм, правда, как мне объяснили, это скорее был целый район или часть района, чем какая-то отдельно взятая улица. Безусловно, не все подобные заведения находились в этом районе или поблизости от него. Например, я слышала об одном, расположенном на улице Монет, что тоже, похоже, являлось скорее особым районом, чем просто улицей, на которой можно было найти дома занимавшиеся денежными делами, вроде земных банков. Мимоходом, я упомяну кое о чём интересном, по крайней мере, с точки зрения варварки. В вашем мире листки бумаги, даже с внушительными печатями на них, редко принимаются в качестве платёжного средства за фактические товары. Гореане в большинстве своём мыслят в единицах металла, меди, серебра и золота, чего-то ощутимого, твёрдого, что может быть обработано, разделено на части, подрезано и взвешено, или с точки зрения фактических товаров. Было бы опасно пытаться купить у гореанина слина или рабыню, сул или ларму, предложив ему что-то вроде листка бумаги. С другой стороны, векселя без труда обмениваются в различных монетных домах. Иногда средства целого города передавались из Джада в Ар, или из Ара в Джад, в виде листка бумаги, вшитого в кромку предмета одежды. Так что, даже здесь существуют способы передачи и обмена богатств, причём неоднократного, как в ту, так и в другую сторону, без перехода хоть одного бит-тарска от одного владельца к другому.