Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне - [30]

А монастырь — корабль спасения в этом мире, наполненным суетой. Представляешь, Нюша? 15 монахов отмаливают человечество в Болдинском, отмаливает больных и страждущих. Ведь мы приходим с одной мыслью:

— Дай, Господи, дай, дай! Что просить? Надо покаяться, прости ты меня! Я тебя распинаю каждый день своими грехами, сколько ты терпеть меня будешь? А ты терпишь меня, все пойдем и все перед ним станем с ответом!

Суета сует, круговерть греха в природе, бежим из маршрутки в семейно-бытовую свору, по пути хапнул, обманул, осудил, оклеветал мимоходом — не заметил, зато к празднику купил кулич, освятил — успел! Ура! На Крещении в очереди отстоял за водой святой, принес домой в банке трехлитровой! Ура! И пробивается наша вера бледным цветочком сквозь асфальт, а важное, истинно вечное ускользает и просыпается только в храме! Душевная лечебница, другой мир.

— Я это почувствовала, бабушка. Тишина. Так хорошо, даже в город возвращаться не хочется.

— Здесь — свет мира, соль земли. А монахи — сердце христианства. Поэтому у них такие светлые добрые лица. Это великая миссия — отмаливать мир. Россия — могучая страна. Представляешь? Солнце всходит на Камчатке и там начинается Литургия, а потом она благодатным огнем идет на запад, час за часом выносится драгоценная Чаша из алтаря. Камчатка передает ее, а православные храмы Калининграда принимают, когда на Камчатке вечер…

— Получается, что в России воскресное богослужение не заканчивается почти целый день?

— Так. Жаль, не всегда мы это понимаем. Слаб человек, любить Бога можем, но только когда ничего не болит, ботинок не жмет, не жарко. И от мяса отказаться не могу, а на молитву и не собрался…

— У многих дела поважнее.

— Туда, в заоблачную келью

В соседство Бога скрыться мне

— Это чьи стихи?

— Пушкина.

— Здорово. Он тоже верил в Бога?

— Верил. Разве такие стихи может написать неверующий поэт? Да и неверующим поэт быть не имеет право.

— Почему? Ведь это дело свободного выбора?

— Если поэт берет буквы для своих слов из алфавита — это одно, а если из Азбуки — другое.

— Не поняла, бабушка, разница в чем. Везде буквы.

— Э! Нет. В алфавите — буквы, а вот в азбуке…

— Что в азбуке?

— За каждой буквой целый мир, светлый, Божественный.

— Как это?

— Помнишь? Аз, Буки, Веди?

— Да, и что?

— Я Бога ведаю.

— Я? В алфавите «Я» на последнем месте.

— Плохо. Человек — образ Божий! И ты, и я! Нельзя так к себе относиться.

— Но это гордыня!

— Нет. Я Бога ведаю! Там нет места гордыни.

— А дальше?

— Глагол Добро.

— Говори о добре?

— Верно. Помнишь, Александр Сергеевич?

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Это его завещание поэтам.

— Я слышала это стихотворение. Но то, что это написано буквами из Азбуки, не думала.

— То, что невозможно в миру, открывается в монастыре, приходит осознание: чего хочет Бог — того и я хочу, потому что нет ничего сильнее его любви…

* * *

Дом встретил теплом натопленной с утра печки.

— Давай чайку попьем, Нюшенька.

— Потом бабушка, у меня вдохновение, буду реферат писать.

— Чай то вдохновение спугнет разве?

— Спугнет, еще и как. Сытое брюхо к учению глухо!

— Это не про чай, я про чай в детстве слыхала от отца: корова то чай то пила, а брюхо то холодное.

— Ой, ты про отца, а я вспомнила. Давно спросить тебя хотела про ожерелье коралловое, старинное, мамино, оно ведь раньше твоим было?

— Да, и мне оно досталось от бабушки. Сколько себя помню, ожерелье это у нее в шкатулочке лежало. Когда я еще совсем девчонкой была, любила, как и все примерять, перед зеркалом красоваться. А бабушка мне говорила — береги, оно чудом сохранилось от ее бабки, и лет то ему очень много. Кораллы потемнели, замочек меняли уже много раз. Когда-нибудь и твоя внучка возьмет его из шкатулки, примерит перед зеркалом.

— Нюша села за стол, взяла ручку и стала писать:

Фёдор Конь.

Я долго думала, прежде чем написать этот реферат, искала материал в интернете, нашла очень много, но хочу начать просто своё. У меня такое чувство, что Фёдора Коня, вернее, Фёдора Савельевича, знаю давно — давно. Когда он со своим отцом только учился строительному делу — таких мальчишек на Руси было очень много. В те времена дети очень рано начинали трудиться по- настоящему. В кузнице рядом с отцом трудились его сыновья, бочки мастерили целыми семьями. Наверное, оттуда пошли фамилии, говорящие об этом. Люди спрашивали: «Чьи?» А им в ответ: «Кузнецовы!» Или, например, Бондаревы, или Плотниковы, или Горшковы. А Фёдор был Петров, но Конь к нему прилепилось из-за его недюжинной силы. Поэт Дмитрий Кедрин в своей поэме «Конь», вольно пересказывая легенду, писал:

Он был конем за силу прозван:

Мощь битюга играла в нем!

Сам царь Иван Васильевич Грозный,

Детину окрестил Конем.

И впрямь точна, хоть и не лестна,

К нему та кличка привилась.

Его взлохмаченная грива,

Точь-в-точь как у коня, вилась…

Я думаю, стройка в старину было делом нелегким. Это сейчас на строительную площадку подгоняют всякую технику, а тогда — основной инструмент — топор да руки. Избы рубили, складывали по бревнышку очень быстро, как конструктор. Детишки собирали мох, конопатили щели между бревнами. Здорово было все устроено, мох, сфагнум (мы учили по биологии) был бактерицидным, потому-то болели редко. Деревянная изба была экологически чистой. А самое главное в ней — печь. Она и кормила, и грела, и лечила и даже иногда служила банькой, правда, маленькой, особенно не развернешься, но помыться можно было. Печь была и яслями для малышей, и лежанкой для стариков. Глина, которой ее обмазывали, вытягивала все хвори. Вот на такой печи под бабушкины сказки росли целые поколения наших прапрапрабабушек и прапрапрадедушек. Правда, не всегда было так тихо да мирно. Врагов было на Руси всегда много.