Забытое время - [31]
Затем Шанти попросилась в другой дом, где несколько лет прожила с Кедарнатхом. Она без труда объяснила возчику, как туда попасть. Один из членов комитета, Пандит Неки Рам Шарма, спросил ее про колодец, о котором Шанти Деви говорила еще в Дели. Шанти Деви побежала на поиски, но колодца не нашла и растерялась. Однако все равно не без убежденности говорила, что колодец был. Кедарнатх сдвинул камень, и под камнем действительно обнаружился колодец… Шанти Деви отвела всех на второй этаж и показала место, где стоял цветочный горшок, в котором, однако, не было денег. Девочка тем не менее уверяла, что деньги должны быть там. Позднее Кедарнатх сознался, что забрал их после смерти Лугди.
В доме своих родителей Шанти поначалу опознала мать в своей тетке, но быстро поняла, что ошиблась, и села к настоящей матери на колени. Также она узнала своего отца. Мать и дочь не скрывали слез при встрече. Эта сцена тронула всех присутствующих.
Затем Шанти Деви отвели в храм Дваркадхиш и в другие места, о которых она прежде говорила, и почти все ее утверждения оказались верны.
Д-р К. С. Рават, «Случай Шанти Деви»
Глава тринадцатая
Томасам из вирджинского Эшвью в жизни не везло.
Райан Томас, он же Томми, погиб в шестнадцать лет, на мотоцикле «хонда-голд-уинг» столкнувшись с «доджем-авенджером» на Ричмондском шоссе.
Томас Фернандес в шесть месяцев умер по неизвестной причине.
Восемнадцатилетний Том Хэнсон передознулся героином в квартире под Александрией.
Двадцатипятилетний Томас О’Райли, он же Младший, грохнулся с лестницы, починяя соседскую крышу.
Андерсон за столом в пустом кабинете открыл сетевой архив «Эшвью Газетт» за очередной год на разделе некрологов. Начал он с месяца рождения Ноа и двигался назад. Понятно, что без фамилии Томми поиски несколько затянутся, но Андерсона это не огорчало — ничего нет лучше, чем вернуться к работе и разгадывать загадку. Да, ему приходится по паре раз перечитывать каждое имя, чтобы наверняка ничего не упустить. Подумаешь. Никто ж не заметит.
Поначалу он надеялся, что просто погуглит «Томас», «Том» или «Томми», «Эшвью», «Ребенок», «Застрелен», «Утопление», «Смерть» и где-нибудь что-нибудь всплывет, но то ли имя слишком распространенное, то ли временной период чересчур обширный: если сопоставлять с книжками про Гарри Поттера, возможные рамки — до пятнадцати лет. От Министерства социального страхования с его реестром умерших, в части детской смертности фрагментарным, на сей раз никакого толку.
У Тома Макинёрни в двадцать два приключилась аневризма.
Томми Боултон в двенадцать лет умер вместе с двумя сестрами, задохнувшись в дыму при пожаре в сочельник. (Возраст вроде бы подходит, но, поскольку Ноа не боялся ни огня, ни Рождества и упоминал брата, Андерсон пока отложил этого Томми в сторонку.)
Томас Пёрчек застрелился, чистя ружье; впрочем, случилось это в Калифорнии и дожил он до солидных сорока трех лет.
Ладно, что уж врать-то: Андерсон скучал по такой работе. Скучал даже по машинам для чтения микрофиш, неизменно ютившимся по углам, среди полок с пыльными атласами и энциклопедиями. Машины эти он использовал до того, как все перетекло в интернет, и они были ему как старые друзья; их ручка плотно ложилась в ладонь, текст горизонтально полз по экрану.
Машины всегда напоминали ему о колледже, о работе в библиотеке, где он впервые и наткнулся на тоненькую книжицу 1936 года под названием «Расследование случая Шанти Деви»[19] и помчался назад в «Райт-холл», поделиться с соседом по общаге Энгзли. Следующие несколько лет они вдвоем часами просиживали «У Мори», между пинтами пива обсуждали это дело и его последствия, изучали теории переселения душ, выдвинутые Пифагором и Мактэггартом, Бенджамином Франклином и Вольтером[20].
Но всякий раз возвращались к Шанти Деви. Девочке, которая, ко всеобщему потрясению, вспоминала чужую жизнь.
Если это взаправдашняя история, если такой случай был, рассуждали они, — значит, должны быть и другие. И до конца бакалавриата, а потом все годы учебы на медицинском Андерсон на досуге их искал. Нашел много интересного — прошлые жизни упоминались в «Упанишадах», у христианских теологов третьего века, у мадам Блаватской и Теософского общества[21], а также в многочисленных захватывающих исследованиях регрессии в прошлые жизни у взрослых под гипнозом, хотя насколько полезны эти свидетельства — еще вопрос. Он поглощал работы скептиков: историю Вирджинии Тай, домохозяйки из Колорадо, под гипнозом вспоминавшей прошлую жизнь под именем Брайди Мёрфи, которая поразительно напоминала биографию девушки, жившей по соседству от маленькой Вирджинии[22], и работы Флурнуа, который диагностировал у медиума, повествовавшей о своих прошлых жизнях, синдром множественной личности[23].
Но как бы скрупулезно Андерсон ни искал, не обнаруживалось ни единого ребенка, спонтанно вспоминавшего свою предыдущую жизнь.
Тогда, конечно, никакого интернета не было. А интернет перевернул жизнь исследователя…
Андерсон про себя ругнулся и снова прилип к монитору. Ну-ка соберись. Его способность к концентрации уже не та. Он постоянно балансирует на грани, еще чуть-чуть — и ускользнет в прошлое. В гостях у Джейни Циммерман он разволновался, очутившись прямо в эпицентре яркого случая, и разум его взбодрился до состояния компетентности; Андерсон говорил с ребенком, и верные слова сами слетали с языка — так заики порой прекрасно умеют петь. С этим мальчиком Андерсон пел.
Коллекции бывают разные. Собирают старинные монеты, картины импрессионистов, пробки от шампанского, яйца Фаберже. Гектор, герой прелестного остроумного романа Давида Фонкиноса, молодого французского писателя, стремительно набирающего популярность, болен хроническим коллекционитом. Он собирал марки, картинки с изображением кораблей, запонки, термометры, заячьи ланки, этикетки от сыров, хорватские поговорки. Чтобы остановить распространение инфекции, он даже пытался покончить жизнь самоубийством. И когда Гектор уже решил, что наконец излечился, то обнаружил, что вновь коллекционирует и предмет означенной коллекции – его юная жена.
«Да или нет?» — всего три слова стояло в записке, привязанной к ноге упавшего на балкон почтового голубя, но цепочка событий, потянувшаяся за этим эпизодом, развернулась в обжигающую историю любви, пронесенной через два поколения. «Голубь и Мальчик» — новая встреча русских читателей с творчеством замечательного израильского писателя Меира Шалева, уже знакомого им по романам «В доме своем в пустыне…», «Русский роман», «Эсав».
Маленький комментарий. Около года назад одна из учениц Лейкина — Маша Ордынская, писавшая доселе исключительно в рифму, побывала в Москве на фестивале малой прозы (в качестве зрителя). Очевидец (С.Криницын) рассказывает, что из зала она вышла с несколько странным выражением лица и с фразой: «Я что ли так не могу?..» А через пару дней принесла в подоле рассказик. Этот самый.
Повесть лауреата Независимой литературной премии «Дебют» С. Красильникова в номинации «Крупная проза» за 2008 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Смерть – конец всему? Нет, неправда. Умирая, люди не исчезают из нашей жизни. Только перестают быть осязаемыми. Джона пытается оправиться после внезапной смерти жены Одри. Он проводит дни в ботаническом саду, погрузившись в болезненные воспоминания о ней. И вкус утраты становится еще горче, ведь память стирает все плохое. Но Джона не знал, что Одри хранила секреты, которые записывала в своем дневнике. Секреты, которые очень скоро свяжут между собой несколько судеб и, может быть, даже залечат душевные раны.