Заброшенная дорога - [13]
— Допустим, я верю, — сказал Маркиан. — Но зачем Ливаний к тебе приходил? Наверняка ведь не ради игр Афродиты?
— Этот kinaidos и пальцем до меня не дотронулся. Он хотел проверить перевод одного папируса. Кто-то другой перевёл, а мне Ливаний показал для проверки только первые и последние строки, остальное закрыл рукой.
— Ты помнишь эти строки?
— Слово в слово, — мрачно сказала Аретроя. — Письмо было иератическое, а начало такое: «Говорит Нефериркара: горе Верхней Стране, злосчастье Нижней Стране! Придут варвары севера, сокрушат богов и заставят почитать своего единственного Бога; и придут варвары востока, сокрушат варваров севера и заставят почитать другого единственного Бога; и придут варвары запада…» Дальше мне не позволили прочитать. А конец: «Горе Верхней Стране, злосчастье Нижней Стране! Сорок сороков лет Нил будет течь водой, а после сорок лет нечистотами, а после сорок дней кровью, а после — снова и до скончания веков чистой водой. Боги и звери вернутся в Египет. Здесь конец пророчества Нефериркара».
— Не очень-то прояснилось, — сказал Маркиан. — То есть вообще ничего не прояснилось. Ливаний больше не приходил?
— Нет. Молча заплатил и ушёл. Веришь мне?
— Верю, верю. Только следи за курсом, а то опять в какое-нибудь болото занесёт.
Аретроя схватилась за весло. Раздался тупой мягкий стук. Барка вздрогнула. Аретроя взглянула, на что наткнулось весло — и взвизгнула.
— Осирис, спаси от скверны! Утопленник!
— Где? — Маркиан привстал.
— А вон ещё один, — Фригерид показал в сторону. Вгляделся: — И ещё… Wodanas skeithis! Да их тут море!
И впрямь, повсюду вокруг — насколько хватало глаз в бледном курящемся тумане, тускло просвеченном луной — по воде плыли раздутые трупы.
5
— Подтащи-ка этого. — Фригерид показал на ближайшего мертвеца.
Маркиан достал его веслом, зацепил, подтянул к барке. Мертвец был чёрный, распухший, в одном набедреннике, пышные волосы расплылись вокруг головы и колыхались, как водоросли.
— Блеммий, — определил Фригерид. — Видишь, соски отрезаны.[23] Это блеммии своим пацанятам отрезают, чтобы не были похожи на баб. Жаль, что темно. При свете я бы его наколки разглядел — понял бы, из какого племени… А вон смотри, наш плывёт! — он кивнул на утыканный стрелами труп в шлеме с центурионским гребнем. — Аретроя, подтяни-ка веслом, ты ближе!
— Даже не проси, — ответила она дрожащим голосом. — Ни за что не притронусь. Давайте выгребать отсюда поживее…
— Я думал, ты смелая, — сказал Маркиан. — С двумя пьяными головорезами плыть не побоялась, а мертвецов боишься?
— Да как же их не бояться? Даже одного непогребённого встретить — плохой знак, а тут их сотня! Да ещё и ночью! Да ещё и на Реке! Да ещё и в эпагомены! — Аретроя повышала голос почти до истерического визга. — Это всё я! Поклялась Севастию и тут же клятву нарушила! Прогневила богов! Пропала! Пропа-ала! — завыла она, запричитала, как плакальщица.
— Дура, держи руль! — рявкнул Фригерид. — С нами не пропадёшь, ясно? Клали мы на твоих богов — нас Христос хранит!.. — Тут он увидел что-то и охнул: — Ох ты ж провалиться мне! На вёсла, брат, валим, валим!
Вода возле трупа центуриона взбурлила. Из реки высунулась крокодилья морда. Многозубая пасть раскрылась и захлопнулась, сомкнулась на боку. Зашипел сдувающийся из брюшной полости трупный газ. Со сдавленными криками Маркиан и Фригерид налегли на вёсла и принялись быстро выгребать из облака тошнотворного зловония. Несколько мощных гребков, и трупы остались за кормой. Впереди в тумане смутно тлели огоньки Максимианополя — уже близко.
Маркиан перевёл дыхание, отпустил весло.
— Ну и дела… По-твоему, как давно трупы лежат в воде?
— Пару дней, — уверенно ответил герул. — Плывут от Сиены или Элефантины, от самой границы. Серьёзная битва была. А в Коптосе ничего не знают. Похоже, блеммии там всех перебили, наши не успели даже гонца послать. Это, брат, не простой набег шайки скотокрадов. Это, похоже, царь Исамни[24] пошёл войной.
Выплыли из тумана очертания пристани, барка ткнулась в причал. Фригерид выскочил с канатом в руках, пришвартовал к причальному столбу.
— Исамни, — Маркиан вылез на причал, — это ведь тот, что держит долину Нила выше первого порога? Досюда его владения не доходят, верно?
— Верно. — Фригерид помог выбраться Аретрое, которую всё ещё трясло. — Караванные пути от Коптоса до Красного моря держит царь Яхатек, а над Максимианополем кочует Харахен, этот совсем мелкий, считается вождём, а не царём. Да, они независимые, не подчиняются Исамни. Но видишь ли, если одно племя сделает удачный набег, соседи скажут: «А мы чем хуже? Веди нас на римлян, вождь! Хотим добычи не меньше чем у Исамни!» — и пошло-поехало… Да что я тебе объясняю? У нас на севере дела точно так же делаются.
Они втроём поднимались от пристани по ночной, совершенно безлюдной улице. Слабо тлели лампадки над дверями, зажжённые для защиты от злых духов в опасные ночи эпагомен. Бесшумными тенями перебегали дорогу крысы и генеты.
— Мне надо очиститься, — сказала Аретроя. На твёрдой земле она слегка успокоилась. — Принести искупительную жертву за клятвопреступление. И как можно быстрее. А то пропаду совсем, да и вы со мной за компанию. Здесь есть хоть какой-нибудь храм?
Первый удар загадочной инопланетной цивилизации почти уничтожил Землю. Высокая цивилизация сохранилась только в космических колониях, выжившее население Земли отброшено в постапокалиптическое варварство. Столетия спустя память о далеком враге оказывается слабее неприязни к ближнему. Увлеченные политическими дрязгами жители Земли и её космических колоний не желают замечать скрытых признаков возвращения инопланетян, которые готовятся установить полный контроль над человечеством. Герои романа – дочь командующего Космофлотом, обычный подросток из «варварского» поселения на Земле и оперативник спецслужбы одной из колоний – переживая разнообразные приключения, движутся к осознанию шокирующей правды об истинном месте человечества во Вселенной.
Миниатюры и короткие рассказы художественно исследуют различные варианты социального развития и место человека в альтернативных реальностях.
Случаи так называемого попаданчества всё чаще встречаются в последнее время. От случайного провала в прошлое не застрахован практически никто. Настоящий сборник призван помочь потенциальным попаданцам при затруднениях. В сборник включены как полезные инструкции для попаданцев, так и примеры правильных и неправильных попаданческих действий. На обложке — иллюстрация из журнала «Мир фантастики» (художник не указан).
Постап-истерн, изображающий повседневную жизнь в захолустье постъевразийского пространства в 2122 году. За разъяснением непонятного — в вики «Диатопия»: https://diatopia.fandom.com/ru/wiki/Diatopia_Вики.
Первый удар инопланетной расы практически уничтожил человечество. Высокая цивилизация сохранилась только в космических колониях, выжившее население Земли отброшено в постапокалиптическое варварство. Столетия спустя память о далеком враге оказывается слабее неприязни к ближнему. Завязшие в политических дрязгах, жители Земли и ее космических колоний не желают замечать скрытых признаков возвращения древнего врага, готовящегося к установлению тотального контроля над человеческой расой.Герои романа — дочь овер-коммандера Космофлота, мальчик из «варварского» поселения на Земле и оперативник спецслужбы одной из колоний — переживая разнообразные приключения, движутся к осознанию неприятной правды об истинном месте человечества во Вселенной.Отзывы:[1].
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.