Заброшенная дорога - [15]
— И ты с тех пор…
— Ни разу не сыграл в кости! — Фригерид истово прижал руку к сердцу. — Как Бог свят, ни разу! Даже честно. А с тобой, никейский еретик, такое случалось? Посылал тебе Господь чудеса? Согласен теперь, что именно моя вера правильна и богоугодна?
— Всё, брат, хватит. — Они подошли к мощным двубашенным воротам лагеря конных лучников. — Доставай подорожную.
Заспанный часовой впустил их, едва глянув на папирусы. Лагерь внутри не отличался от городских кварталов, разве только вместо отдельных домов вдоль улицы тянулись длинные казармы, но и они были разгорожены на семейные квартиры, мастерские и лавочки. Конные лучники стояли здесь много лет, воины жили семьями, и в свободное от караулов, тренировок и построений время зарабатывали кто чем мог. Как и в городе, над дверями тлели и коптили лампадки-обереги.
Реконструкция легионного принципия в Стеклене, около 213 г. [Campbell 2006, c. 42]
Реконструкция позднеримского легионного лагеря в Эль-Леджжуне, около 378 г. [Campbell 2006, с. 59]
— Чем спорить о божественном, расскажи лучше о блеммиях, — сказал Маркиан. — Я как-то до сих пор не особо интересовался, ну кочевники и кочевники. Что это за народ?
— Кочевники, только на верблюдах, — неохотно ответил Фригерид. — Пасутся по суходолам Восточной пустыни[27], где растёт хоть какая-то трава. К концу лета обычно всю траву в низовьях выедают и передвигаются в горы у Красного моря — там немного влажнее. Но в горах места мало, корма хватает не всем. Слабые племена голодают, а сильные затевают набеги. Чаще всего мелкие. Наезжает шайка молодых парней на какую-нибудь деревню на самой окраине долины Нила, грабят, угоняют скот, портят девок, в тот же день возвращаются в пустыню. Их не догнать, ничего с ними не сделать — но с другой стороны, и вреда особого нет. Хуже, когда в дело вступают цари…
У принципия Маркиан и Фригерид свернули, обходя здание. Они направлялись к преторию — резиденции командира.
— Цари — люди довольно мирные, живут данью с караванов и изумрудных копей, — продолжал Фригерид. — Но представь: приходит к такому Исамни или Яхатеку какое-нибудь мелкое оголодалое племя и просит принять на службу. Временно, за еду. Царь отказать не может: нельзя обрекать соплеменников на голод, свои же осудят. А раз принял на службу, то надо и кормить, надо и эту самую службу давать. И хочешь не хочешь, а приходится воевать. А с кем? Если посмотреть на Исамни, у него есть выбор — с нами на севере или с нубадами на юге. А у Яхатека без вариантов: Египет — единственный сосед.
— Но у них же нет шансов против нас, — сказал Маркиан, поднимаясь на крыльцо претория. — Одна карательная экспедиция, хотя бы три-четыре алы — и конец этим царькам.
— И что? Царькам конец, а что делать с племенами? Всю пустыню ты не прочешешь. На следующий же год опять выдвинется какой-нибудь сильный вождь в цари. Ты знаешь, что Нижняя Нубия, где сейчас Исамни сидит, от первого порога до Такомпсо, была нашей? Сто лет назад Диоклетиан её уступил блеммиям. Так что не думай, что они слабы. И знаешь, я от Сабина слышал, что и верблюдов у них стало больше, чем лет тридцать назад, и ездят лучше, и стрел всё больше не с костяными, а с железными наконечниками… А что бывает после их набегов — ты сам видел на реке.
Через несколько пустых тёмных комнат и внутренний дворик они прошли в глубину претория. Сквозь занавеску столовой пробивался свет, слышались весёлые мужские голоса, звон посуды.
— А этот лавочник Евтихий, я смотрю, допоздна пирует, по-александрийски, — заметил Маркиан. Он откинул занавеску, шагнул в освещённую лампадами столовую, вытянулся во фрунт и отсалютовал: — Avete domini!
6
Весть о падении Города, а с ней и паника, расползалась по Лацию, Этрурии и Кампании. Крестьяне прятали хлеб и бежали кто в горы, кто под защиту ближайших городских стен. На заседаниях городских советов исступлённо спорили, что делать. Сдаваться на милость победителя? Скидываться на выкуп? Укреплять стены, изрядно обветшалые после многих веков мира, и вооружать граждан, давно отвыкших от оружия?
Маленький званый ужин был устроен по-египетски: общего стола не было, а перед каждой парой стоял свой маленький столик. Евтихий и его жена Лелия угощали Сабина и его жену Меланию. Вопреки тому, что Фригерид сказал об вражде Сабина и Евтихия, обе четы общались вполне по-приятельски. Возможно, причиной было выпитое вино. Ужин близился к концу, на столиках остались только кубки, десерты и закуски, и лица у всех были красные и весёлые. Пятый пирующий, незнакомый ни Маркиану, ни Фригериду, был средних лет египтянин в буром грубошёрстном плаще философа, с приятным лицом и аккуратной бородкой. На плече у него сидел белый попугай[28], и хозяин ласково подносил ему то финик, то изюмину, то медовое печенье.
Когда Маркиан представился и доложил о трупах на Ниле, Евтихий и Сабин озаботились: встали из-за столов и пошли поднимать свои части по тревоге. Неизвестно, что встревожило их больше: блеммии или нежданные люди дукса (уж не с проверкой ли?). Скорее второе, потому что ни один из командиров не пожелал взять Фригерида или Маркиана с собой.
