Забавы уединения моего в селе Богословском - [7]

Шрифт
Интервал

Мою Милену — и тебя!

НОЧНОЙ БРЕД

          Зарделось солнце, покатилось
За верх ближайшего холма:
Все тише, тише — и спустилась
Глубока всюду тишина.
И я, с природой унывая,
Свет взором томным провожал;
И взоры в дальность устремляя,
Мечтами душу восхищал. —
Смотрел на дальние равнины,
На лес, на горы и поля,
И на реку, и на стремнины;
Гулял далеко взором я!
Гулял, и сердце вдруг забилось;
И будто облако к глазам;
И нечто в дальности явилось…
Является Милена там!
Является в слезах, уныла,
И ищет будто бы чего:
Искала близ — не находила…
Как будто друга своего.
И друг хотел бежать поспешно
К прелестной, к милой, к дорогой!
И тут — о горе неутешно!
Я зрю — мечту лишь пред собой.
          Ах! кстати, кстати сокрываться
В тенях природа начала;
Со мной в унынии равняться
Как будто мысль она взяла.
Лазурь небесна почернела;
Темно в душе — везде темно!
Природа траур свой надела.
Я встал и затворил окно.
          Позвал с стены гитару страстну;
Снимал дрожащею рукой,
Чтобы воспеть любовь злосчастну,
И пел: слеза текла рекой!
Тут вдруг стихии взбунтовали,
Грозою рушился покой;
Во мраке молнии летали,
Клубясь извивистой стрелой;
И ветры бурные ревели,
И гром со треском упадал;
На цитре струны онемели.
Внимать чтоб буре, я привстал. —
Но ясно небо, как и было!
Еще от звезд своих светлей.
Где ж туча черная ходила?
Где ж буря та? — В душе моей!..
В душе, души своей лишенной;
В душе лишенной дорогой;
Драгой! иному покоренной;
Иному! варварской рукой. —
          Теперь себе не доверяю;
Я был игрушкою мечте;
Луна! тебя я умоляю,
К твоей прибегнул красоте!
Видала ль ты меня с Миленой?
Сливалась ли у нас в глазах?
Играла ли в слезе влюбленной?
И множила ль ты страсть в сердцах?
С ней счастлив был ли я весною?
И был ли счастлив я когда!
Прошу тебя, прошу с слезою,
Уже ли все одна — мечта? —
          Ах! нет. — Мне грусть то подтверждает:
Был друг у сердца моего! —
И страстно сердце изнывает,
Утратив друга своего!
          Познал чрез горесть разлученья,
Лишь то мечта, что веселит;
То истина и без сомненья,
Что камнем на сердце лежит.

ГОРЛИК УЧЕНЫЙ

Крылья сизы распуская,
Вздевши кольцы на носок,
Из рук хитрых вылетая,
Появился голубок.
Ах! вот горлик! — горлик милый!
Стало слышно вдруг везде. —
          Уже ль, горлик сизокрылый!
Не был виден ты нигде?
Иль не ты в лесах воркуешь
Возле миленькой своей;
Иль не ты, не ты горюешь,
Разлучен бывая с ней!
Иль тогда ты нам невидим?
Знать, слепое сердце в нас;
Красота, знать, между нами
Не для сердца, а для глаз!
          Забавляйтесь голубочком!
Величайте голубка!
Я сперва спрошу дружочка,
Не лишен ли он дружка?
Иль птенцом он в злые руки,
К каменным сердцам попал!
Для разгнанья нашей скуки
В жизни жизнь он потерял:
Он не ведал, что такое
Быть любиму и любить. —
Если ж милой сердце злое
Возмогло его лишить?..
Жалок бедный!.. но не можно,
Чтоб остался жив без ней;
Он бы умер. — Нам лишь в силу
Пережить своих друзей.
Дам спасибо я слезою,
Милый горлик! за тебя;
А тебе я всей душою
Жить желаю для себя.
Извини! твой род не знает
Для себя на свете быть;
Сизый горлик понимает,
Как ему для друга жить.
Будь же награжден, как должно
Наградить судьбе тебя;
Вечно счастлив будь неложно;
Будь счастливее меня!
Наживи себе Милену
Ты такую, как моя;
Лишь не знай судьбы премену —
Жить далеко от нея, —
Жить далеко, в разлученьи,
В грусти тяжкой и в слезах…
И к несносному мученью
Ту терять — почти в глазах!

К АРФЕ

          В час полночный, сердцу милый!
Арфа скромная! играй.
Ты мелодией унылой
Душу к думе наклоняй!..
          Пой! как с розой расцветала
В сердце юном страсть весной;
Счастье с розой вмиг увяло:
Я остался сиротой.
Тише, струны золотые!..
Дайте тоны вы глухие,
И умильною игрой
Погрустите вы со мной!..
И луны лучи благие
Пусть блестят в моих слезах! —
Любовалась ты иными,
О Луна! в моих глазах.
Те не горестны бывали,
Под окном когда с драгой
Мы друг друга занимали
И собою и тобой?
Боле нет их! истощились
Все с весеннею росой…
По щекам теперь катились
Слезы горести одной! —
          Скоро ль, арфа! друг мой милый!
В час полуночи унылый,
Под мелодию твою
Думу с другом разделю?

КН. Р…

          Весны певец ничто пред соловьями,
Но мил он тем, вспевает что весну;
Ничто и я пред славными певцами,
Кем пета ты; пою тебя ж одну!
И страха нет тревожить мне струну.
          С весной своей давно ты распростилась,
Чтобы увять, с тем роза и цвела;
Цветки весны в плоды переменились;
И в осень дней ты все еще мила!
В плодах одних нет ложного добра.
          Орган ты свой, как чувством заменяла;
Как ум ты свой должна была явить
В играх ума: тот ум, кем сотворяла
Аркадию, иль там рекла ей быть;
Тогда узнал, что Феи могут жить.
          О! сколько же тобою восхищались
Все витязи, седящи вкруг тебя!
Хвалы тогда ж тебе сии слагались!
Твой ум родил, чем славлю я тебя;
И лира чем горда теперь моя.
          Умолкну я! — тебе одной возможно
Без скуки всех собою занимать.
Свою цену восчувствовать мне должно;
Тебя не мне достойно выхвалять!
Моя хвала — в восторге быв, молчать!

ПРОЩАНИЕ С ЛИТВОЮ

          Пример ничтожности земной!
Училище души младой!
Край, сердцу моему любезный,
Прости надолго! край прелестный! —
Унылой полночи дождусь,
Пойду на холмы отдаленны;
Рукой там слабой обопрусь

Рекомендуем почитать
Нетерпение сердца: Роман. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».


Заплесневелый хлеб

«Заплесневелый хлеб» — третье крупное произведение Нино Палумбо. Кроме уже знакомого читателю «Налогового инспектора», «Заплесневелому хлебу» предшествовал интересный роман «Газета». Примыкая в своей проблематике и в методе изображения действительности к роману «Газета» и еще больше к «Налоговому инспектору», «Заплесневелый хлеб» в то же время продолжает и развивает лучшие стороны и тенденции того и другого романа. Он — новый шаг в творчестве Палумбо. Творческие искания этого писателя направлены на историческое осознание той действительности, которая его окружает.


Том 2. Низины. Дзюрдзи. Хам

Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».


Отцы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шевалье де Мезон-Руж. Волонтёр девяносто второго года

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы

В этом томе предпринята попытка собрать почти все (насколько это оказалось возможным при сегодняшнем состоянии дюмаведения) художественные произведения малых жанров, написанные Дюма на протяжении его долгой творческой жизни.


Тридцать три урода

Л. Д. Зиновьева-Аннибал (1866–1907) — талантливая русская писательница, среди ее предков прадед А. С. Пушкина Ганнибал, ее муж — выдающийся поэт русского символизма Вячеслав Иванов. «Тридцать три урода» — первая в России повесть о лесбийской любви. Наиболее совершенное произведение писательницы — «Трагический зверинец».Для воссоздания атмосферы эпохи в книге дан развернутый комментарий.В России издается впервые.


Песочные часы

Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор многих книг и журнальных публикаций. В издательстве «Аграф» вышли сборники ее новелл «Вахтанговские дети» и «Писательские дачи».Новая книга Анны Масс автобиографична. Она о детстве и отрочестве, тесно связанных с Театром имени Вахтангова. О поколении «вахтанговских детей», которые жили рядом, много времени проводили вместе — в школе, во дворе, в арбатских переулках, в пионерском лагере — и сохранили дружбу на всю жизнь.Написана легким, изящным слогом.


Писательские дачи. Рисунки по памяти

Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор 17 книг и многих журнальных публикаций.Ее новое произведение — о поселке писателей «Красная Пахра», в котором Анна Масс живет со времени его основания, о его обитателях, среди которых много известных людей (писателей, поэтов, художников, артистов).Анна Масс также долгое время работала в геофизических экспедициях в Калмыкии, Забайкалье, Башкирии, Якутии. На страницах книги часто появляются яркие зарисовки жизни геологов.


Как знаю, как помню, как умею

Книга знакомит с жизнью Т. А. Луговской (1909–1994), художницы и писательницы, сестры поэта В. Луговского. С юных лет она была знакома со многими поэтами и писателями — В. Маяковским, О. Мандельштамом, А. Ахматовой, П. Антокольским, А. Фадеевым, дружила с Е. Булгаковой и Ф. Раневской. Работа театрального художника сблизила ее с В. Татлиным, А. Тышлером, С. Лебедевой, Л. Малюгиным и другими. Она оставила повесть о детстве «Я помню», высоко оцененную В. Кавериным, яркие устные рассказы, записанные ее племянницей, письма драматургу Л. Малюгину, в которых присутствует атмосфера времени, эвакуация в Ташкент, воспоминания о В. Татлине, А. Ахматовой и других замечательных людях.