За родом род - [68]

Желаний не было никаких. Единственно, что хотелось Володе, — это ходить. Он не задумывался над тем, куда поведут его ноги. Шел сначала окрайкой поселка, после — по берегу, вдоль быстроводной Волошки, затем — по коровьей тропе, петлявшей по сорному перелеску с выходом к старой делянке, где белели платки собиравших малину девочек и старух. Отведав ягод, Володя почувствовал голод. «Сейчас бы горячего супу!» — подумал и напрямую, круша и ломая кустарник, направился в Митинский Мост.

Полчаса понадобилось ему, чтоб дойти до столовой, где пообедал.

Выходя из столовой, столкнулся в дверях с трактористом Пашей Лобковым, широкоплечим, огромной физической силы холостяком, все время работавшим на дорогах: летом — корчуя пни и деревья, зимой — расчищая угольником снег. Паша обычно был сдержан с Володей, ибо в нем видел свое начальство. Сейчас разглядел, вероятно, ровню, потому и метнулся к нему, облапив Раскова ручищами:

— Вовка! Ху-у! Говорят: тебя Мякин свалил! А ты не робей! Подымись — и на Мякина рогом! Вечером я к тебе завалюсь с бутылью! Примем по стакану! А потом на Мякина, как два танка!

Володя еле вырвался из железных объятий подвыпившего Лобкова. Не хватало ему еще драки. «Ну да и Паша! — Расков был слегка озадачен. — С чего он так взялся меня защищать? Нравлюсь я, что ли, ему?»

Володе хотелось участия, но не такого напористо-грубого, как у Лобкова. Участия, от которого на душе становилось бы выше и чище и появился бы смысл продолжать свою жизнь, совершая в ней нужное дело.

Шел Володя, казалось бы, к дому приезжих, а вышел к детскому саду. Вышел и понял, что так ему было и надо. Здесь он услышит несколько самых значительных слов, и от них ему станет увереннее и легче.

Володя бывал уже тут, наверное, раза четыре. Стоял у заборчика возле кустов красной вербы и ждал, когда подойдет в белоснежном халатике маленькая Маруся, светло улыбнется ему, скажет парочку слов и тотчас же уйдет к своим малышам, от которых нельзя отлучаться дольше, чем на минуту.

И сейчас он стоял, прикасаясь коленями к веточкам вербы. Видел Марусю, как та ходила среди детворы. Долго стоял Володя. Должна бы заметить. Ага! Повернула к нему свою симпатичную кругленькую головку. Володя поднял ладонь — вот, мол, я, жду не дождусь, подойди же скорей! Но вместо Маруси к нему подбежала полненькая малышка. Остановила на нем искрящиеся глаза.

— Ты, дядя, какой?

— Я — свой, — улыбнулся Володя.

— А Мария Васильевна мне сказала, что ты посторонний.

Расков не поверил, однако в груди у него заныло, и он осторожно спросил!

— А еще Мария Васильевна что сказала?

— А еще велела тебе передать, что посторонним тут нечего делать.

Отпрянул Володя, словно хлестнули его по лицу. Пошел, машинально сжимая в руке шершавую веточку вербы.

— Через девочку-то зачем? — спросил, упрекая, точно шла Маруся с ним рядом и слышала все, что он ей говорил. — Неужели сама не могла? Получается так. Не могла. А может не захотела. Значит, тоже все обо мне узнала и поняла, что теперь я для нее — не перспективный…

Суббота и воскресенье. Эти два дня повернулись к Володе самой угрюмой своей стороной. Временами ему казалось, что он был выведен в незнакомую жизнь, где надо вести себя по-другому. Лицо его похудело и обстрожало, глаза и морщинка на лбу напряглись, и вообще он выглядел как-то настигнуто, будто его догоняли и вот догнали и скоро что-то произойдет. Сквозь ощущение несвободы все чаще и чаще являлось ему на ум: «Нормальной жизни мне здесь не будет. Придется, видимо, уезжать…»

В воскресенье, под вечер, пошел на квартиру к начальнику лесопункта. Мякина он разглядел на крыльце. Ходил, видно, в лес и сейчас сидел на крылечном выступе рядом с плетеной корзиной, вынимая оттуда грибы.

Открыв завертыш калитки, Володя прошел по мосткам вдоль душно пахнущих флоксов. Поздоровался вежливым голосом человека, который зависим и вынужден был вести себя аккуратно.

Мякин бросил в кастрюлю очищенный гриб взял из корзины другой, прошелся ножичком по нему и замедленно повернулся. В черных его бровях, приподнявшихся строго и недовольно, была такая жесткая непреклонность, что Володя почти расхотел выкладывать просьбу.

— Можешь жаловаться, — сказал ему Мякин, — только я своего приказа не отменю.

— Я не за этим пришел.

— Да знаю, — Мякин презрительно улыбнулся, — хочешь, чтоб я тебя рассчитал.

— Хочу.

— В том-то и дело, что не могу. Тебе, как молодому специалисту, положено отработать три года.

Володя напомнил:

— Я же теперь у вас бывший специалист.

— Все равно не могу, покуда не разузнаю, как в таких случаях поступать.

Володя присел на корточки, раздраженно сорвал одуванчик, подул на него.

— А когда разузнаете? — тихо спросил.

— Я не спешу.

— Зато я тороплюсь.

— Торопись. Только выше меня все равно не вскочишь.

— Отчего такая ко мне нелюбовь?

Мякин положил гриб с ножичком на колено.

— Не хочу, чтобы снова мне мылили шею. Довольно! — Щеки его сердито побагровели. Вероятно, он вспомнил поездку в нарсуд. — Вы за моей спиной будете там грешить! А я замаливать ваши грехи? Увольте!

Успокоился Мякин сразу, как только взялся за гриб, соскребая с него травинки и листья. Раскова он как бы не замечал, точно Володя уже ушел и там, где стоял он, для Мякина было пустое пространство.