За родом род - [69]

Странно стало Володе. С минуту, поди, он глядел на короткие пальцы начальника лесопункта, как те любовно и ласково обихаживали грибы. И вдруг дошло до него, что Мякин играет. Выражает игрой позицию сильного человека, у которого крепкие нервы. Позицию эту выработал затем, чтоб игнорировать каждого, к кому он питает неприязнь. Володя растерянно встал, повернулся, увидев весь двор, завершавшийся низким забором, воротами и калиткой.

— Ну, я пошел, — сказал, в надежде, что Мякин его остановит.

— А-а, — безразлично откликнулся Мякин, — валяй.

Ступив на мостки, Володя замедлил свой шаг, а потом затоптался и обернулся. Уходить, не узнав, как начнет он завтрашний день, было нельзя.

— С работой-то как? Куда я? — спросил.

— И чего мне с тобой? — Мякин как бы расстроился за Раскова. — Право, не знаю. Сам-то чего хоть решил?

Володя развел руками:

— Откуда я знаю.

— А я почему должен знать? — Брови у Мякина встали углом, выражая недовольство. Одновременно в широком его лице взыграла секретная радость. Радость матерого демагога, который, взяв над юношей верх, готов еще был его и унизить. — Прости уж меня, осторожного человека, но за тебя я нынче не поручусь. Так что сам и ищи.

— Где искать-то? — спросил Володя с такой безнадежной тоскою в голосе, что Мякин пошевелился, почувствовав, видно, что он наказал парня больше, чем собирался.

— Поди к Седунову, — назвал наконец бригадира. — Завтра он с мужиками едет в двадцать девятый квартал на вахту. Может, тебя и возьмет…

Бригадир малокомплексной Седунов, мужчина серьезный, высокого росту, с рябиново-красным лицом, заговорил с Расковым хотя и сочувственно, но угрюмо. Володя столкнулся с ним невдали от дома начальника лесопункта. Седунов с дерматиновой сумкой в руке возвращался, должно быть, из магазина.

— Ну куда я тебя? — сказал он Володе хриплым баском давно и помногу курящего человека. — Валить лес ты не можешь. На трактор тебя не посадишь. На сучки — неудобно. Стряпню готовить — сам не возьмешься.

Володя кивнул:

— Не возьмусь.

Седунов закурил. Глаза его тускло смотрели из-под нависших надбровий, и вообще все лицо было печальным, точно он совестился перед Володей оттого, что хотел бы помочь ему да не мог.

— Ты уж давай где-нибудь при поселке, — сказал напоследок, сжимая Володину руку. Сжимая, как младшему брату, которому нынче не повезло.

И еще один разговор был в этот день у Раскова — с техноруком Цыпилевым. Разговаривать с ним Володя не собирался. Да тот сам его подозвал, выставясь всем своим долгим телом под притолокой калитки. Голубые его глаза смотрели умильно, видя в Володе славного парня, который попал в худую историю, и он собирался ему пособить.

— Не грусти! — сказал технорук.

Володя нахмурился. Цыпилева он знал как верного Мякину человека, который во всем поддерживает его.

— С чего вы взяли, что я грущу?

— А чего ты такой?

— Ищу вот работу, — признался Володя, — да что-то не нахожу.

— А-а, — Цыпилев поднял руку, пытаясь погладить Раскова по голове. Да тот увернулся. — Приходи ко мне завтра! В контору! Устроим без всяких проволочек! — пообещал как о чем-то решенном. — Будешь работать на старом месте!

— А как же приказ? — изумился Володя.

— Новый напишем!

— Кто напишет?

Технорук подзамялся, сообразив, что взял на себя слишком много, сразу набычился на Володю и все же заверил:

— Иван Севастьянович! Он и напишет! Да ты не волнуйся. Я с ним об этом…

Дальше Володе было не о чем разговаривать с Цыпилевым. Не дослушав его, он повернулся и застучал ботинками по мосткам.

Вечером он сидел на крыльце. Просто так. Надоело валяться в комнате на кровати, вот и вышел проветриться на крыльцо.

Кругом сумеречно и тихо. Просинь небес приливала к земле воздушные реки. Не замеченные никем, они текли по поселку, распространяя прохладу и свежесть. Володя повел грустным взглядом туда и сюда, ничего не увидел и жадно вдохнул прилившийся воздух, учуяв а нем особенный вкус, который напомнил о сокровенном. Пахло опилками, хвоей, брусничными кочками, мхом и закрытой деревьями далью, в которой таился родительский дом. По этому дому так он скучает! Там мать у него. Там маленький брат. Там сестричка. Как бы хотел он их всех увидеть.

Темнеет в августе быстро. Володя как ни старался узнать в прошагавшей едва не вприсядку под тяжестью двух корзин сырого белья полной женщине ту, с которой он где-то встречался, однако признать никого в ней не мог, будто прошла она здесь впервые, явившись в поселок, как провозвестница ночи.

Он собирался было вернуться в свою холостяцкую келью, как вдруг услыхал вязко шлепавшие шаги. Насторожился, почувствовав: это за ним! «Лобков!» — догадался по силуэту квадратной фигуры и поспешил в помазанный потемью огород. Оттуда, устроившись на пеньке меж двух картофельных гряд, увидел, как в освещенную комнату для приезжих ввалился Лобков. Походил там, но, никого не увидев, боднул головой и вышел назад. Закурил и, взмахнув руками, как подворотными досками, властно позвал:

— Вовка, куда тебя демон унес?! Ну-ко сюда! Пойдем бить Мякину морду!

Володя не отозвался. «Бить Мякину морду». Это уже никуда не годилось.

Спать Володя собрался рано. Спал ли, не спал он, только поднялся утром с больной головой. Сразу же выбрался на крыльцо. Куда податься?