За родом род - [54]

На улице сумрачно и промозгло. По стылой дороге бегут осторожные лапы белой поземки. Вверху проблеснула луна. Сквозь перья раздерганных туч похожа она на унылую голову над обрывом.

Шура с Колькой идут, приготовясь к шальному. Перед ними та самая пара. Прикасаясь друг к другу плечами, о чем-то ведут разговор. Девушка — в красном пальто и вязаной шапке с шарами. Ее провожатый — в стеганой куртке с откинутым на спину капюшоном.

Дьячкову не очень-то по себе. Мучает совесть. Однако он держится, притворяясь, будто сейчас ему все нипочем.

Шуре же интересно. Охота взглянуть, как поведет себя этот танцор, едва он останется с ними без посторонних?

Щуровский отсчитывает огни в окнах стандартного дома, после — барака, а там — пятистенка с высокой, почти до самого неба антенной. «За десятым огнем», — загадывает с ухмылкой, стараясь выбрать местечко поглуше, где б не могло оказаться случайных людей.

За десятым огнем — забитый сухой лебедой пустырек, а за ним опять — длинный ряд подзолоченных светом вечерних окошек.

— Ты-ы! Возникало! — командует Шура.

Парочка, кажется, всполошилась. Остановились и смотрят на проступающие в потемках фигуры Шуры и Кольки. Девушка вскидывает лицо, — вероятно, глядит на парня, требуя от него, чтобы он защитил. Парень растерянно мнется. Наконец, повернувшись не только шеей, но и плечом, спрашивает негромко:

— Чего это вы-ы?

— Девчошечка, ты давай топ-топ по дорожке! — Щуровский, вытянув руку, показывает вперед. — Понадобишься — найдем. А ты, как тебя там? — обращается к парню. — Перекури! Да от девули-то отцепись. Отпусти ее ручку. Во-о так!

— Ну чего? — Парень угрюмо перебирает пальцами рук полы капроновой куртки. Видно встревожился не на шутку. Однако готов подождать и выяснить: что будет дальше?

Улыбается Шура:

— Что, Вася?

Парень его поправляет:

— Митя.

— Ну, Митя. Как видишь: желаем с тобой мал-маля пообщаться.

Митя уныло вздыхает:

— Вас двое.

Шура глядит на дорогу, где постепенно мельчает уходящий от них девичий силуэт. Потом переводит глаза на Дьячкова.

— Говорить будешь с ним, — показывает на Кольку, — а я отойду или лучше совсем от вас отшвартую.

Дьячков захлопал ресницами, возмущаясь. Такого от Шуры не ожидал. Митя в два раза его тяжелее. Вон какие ручищи! Раз заденет по голове — всю жизнь ее будешь носить внаклонку.

Однако и Митя смущен не меньше, чем Колька, ибо Щуровский, сделав пяток шагов по дороге, вдруг оглянулся, давая ему совет:

— Будь поувертливей, Митя! Колюха — боксер! Не каждый умеет с ним долго держаться! Но ты здоровяк. Коль будешь стараться, то, может быть, перед ним и не лягешь!

Колюха, услышав такую легенду, сначала не понял, что это о нем. А когда домекнул, то почувствовал наглость и моментально повеселел. Однако Щуровский еще не закончил:

— Но самое главное, Митя: он зол на тебя! Потому как ты танцевал весь вечер с его налитухой, а напоследок еще ее и увел!

Лицо у Мити поехало вниз, удлиняясь и удлиняясь.

— Катю-то, что ли? — невнятно спросил.

— Екатерину! — Это сказал уже Колька. Крепко сказал, уверенно и нахально.

— Я, ребята, не знал, — Митя скис, наклонил кучерявую голову, глядя себе на ботинки.

Колька даже его пожалел.

— А живешь-то ты где?

Митя чутко насторожился:

— В Поповской.

— Это за пять километров?

— За пять.

И тут Дьячков, сочувствуя Мите, великодушно расправил грудь и спросил, изъявляя свою готовность:

— Проводить тебя?

— Нет, ребята! — Митя затряс руками и головой. — Я сам! — И шагнул с обочины за канаву.

— Не заблудишься? — уже в спину ему добавил Щуровский.

— Не-е! — ломая мерзлую лебеду, Митя рванул напрямую по пустырьку, за которым шагах в сорока проходила проселочная дорога.

Послушав треск удаляющихся шагов, Колька с Шурой пересмехнулись, сошлись друг с другом, взмахнули руками и, припечатав ладонь о ладонь, обмолвились между собою. Сначала Колька:

— Парень-то вроде хороший.

Однако Шура сказал о Мите чуть поточней:

— Под впечатлением силы хороший. Иначе был бы — худой. — И, поглядев на Дьячкова настойчивым взглядом, ткнул указательным пальцем: — Теперь догоняй!

Колька даже ослаб.

— Это кого?

— Катерину!

— Прямо сейчас?

— А когда!

Дьячков машинально толкнулся вперед и пошел по волокнам дорожной поземки, однако в ногах его резко застопорило, словно кто-то их не пускал, ломая походку с первого шага. И он побито остановился:

— После такого — да догонять?

— Боишься?

И что за привычка у этого Шуры всегда подзуживать там, где может случиться какая-нибудь заварушка. Нет, не боится Колька, скорее — стыдится.

Он как бы чуял границу, к которой сейчас подошел, с тревогой в душе ощущая, что в нем схлестнулись, встав друг на друга, с одной стороны, бессердечие и нахальство, с другой — благородство, порядочность, совесть и честь.

— Не смею, — сказал Дьячков, опуская глаза.

— Может, мне за тебя?

Что-то новое было в Шурином предложении.

— Это как?

Щуровский с готовностью пояснил:

— Чтоб о тебе назавтра договориться.

— О чем?

— О встрече! Или ты, может быть, уже передумал?

— Не передумал.

— Дак вот! За этим я и сгуляю.

Сердце у Кольки так и крутнулось. Возможно ли это? Да нет. Наверно, Щуровский смеется. А если он и всерьез, то едва ли чего из этого выйдет. И Колька сплюнул: