За родом род - [55]

— Да брось.

Но Шура воскликнул, как одержимый:

— Попытка — не пытка! Надо дерзать! Считай, что тебе повезло! Сделаю, как сказал, если, конечно, не опоздаю…

Шура уже заскрипел ботинками по поземке, спина его стала сливаться с белесою мглой, когда Дьячков, охваченный ревностью и расстройством, взмахнул руками и нерешительно крикнул:

— Может, и мне с тобой?

— Нет! — обернулся Щуровский. — Такие дела обряжают один на один.

Нехотя, ощущая затылком повитый снежинками ветер, Колька пустился назад.

Митинский Мост засыпал. Редели огни. От ольхового перелеска по скупо приснеженным грядам текла слепая ноябрьская темнота.

Сам не зная зачем, Дьячков свернул в поперечный заулок, прошел параллельно двум огородам и оказался на берегу. Было здесь глухо и неприютно. Чернела внизу вода. Уснувшая медленная вода, недавно покрытая льдом, но теперь после трех теплых дней вновь свободная от него, вся в ожидании новой устойчивой стужи, которая в эту ночь, видимо, спустится к вялой Волошке и снова накроет ее серебрящимся льдом.

Домой Колька не торопился. Ждал возвращения Шуры. Что он ему принесет? Хорошую весть? Худую? Была половина первого ночи. Пора бы Шуре уже и вернуться. Однако дорога была совершенно безлюдной. Подождав еще с четверть часа, Колька досадливо встрепенулся. «Да он, поди, дома! Прохлопал ушами, покуда ходил на Волошку. Ну да и я, глухая тетеря. Жди вот теперь до утра».

Впрочем, ждать оставалось Кольке недолго. Ночь не в счет. Потому что он спал, не заметив, как пролетели ее часы. И утра бы чуть-чуть прихватил, так приятен был сон, да отец стащил с него одеяло, и Колька поднялся, не сразу смекая: куда и зачем ему надо спешить? Но минуту спустя обомлело моргнул, вспомнил все, что сегодня его ожидает, и резво бросился одеваться. А потом, торопливо позавтракав, так же резво сорвал с заборки фуфайку и шапку и, скрипя по напавшему за ночь снежку, пошел через двор и дорогу к дому напротив. Тут он счастливо остановился, встав ногой на ступеньку крыльца, чтоб, дождавшись Щуровского, вместе с ним пойти на уберег Волошки, где они расчищают участок для штабелей.

Дверь открылась, и в ней показался Щуровский.

— Ждешь? — Шура одет, как и Колька, в закоженевший от смол и масел поношенный ватник, шапку с матерчатым верхом и туго обнявшие ноги широкие кирзачи. Лицо у него припухшее, с синеватостью под глазами — спал, вероятно, тоже недолго. Но голос задорист и свеж.

— Слушай, Дьячок! — Выходя из калитки, Шура нездешним, страшно широким, прямо-таки генеральским жестом руки притянул к себе Кольку и, оглянувшись по сторонам, заговорил, как заговорщик: — Виделся! — И по-лешачьи отчаянно подмигнул. — Во так! А ты сомневался. Конечно, за одноразку многого не добьешься. Но главное сделано! Проявила к тебе интерес! Готова сегодня взглянуть на тебя. Так что, Колюха, давай! Подавай себя в форме!

«Врет или нет? — мучился Колька, не доверяя Щуровскому до конца. — Уж больно все по его рассказу гладко выходит. Как будто она поджидала Шуру нарочно, чтоб он позаботился обо мне?» Хотелось бы верить в то, что поведал ему Щуровский. Однако грыз червь сомнений. И Колька на всякий случай спросил:

— А где ты ее увидел?

Шуру вопрос врасплох не застал.

— Ждала. Не меня, конечно. Того! Ну, патлатого Митю. Я ей культурненько все объяснил. А потом спросил: может, ей этот Митя не безразличен? Так она мне ответила что? «Ничего, — говорит, — парнишка. Только мне он чего-то не очень». Тут я снова ей четкий вопрос: почему тогда он провожал? «Да никто, — отвечает, — никто, кроме Мити, меня на танцульках этих не заприметил. Каб заприметил, то всяко б ко мне подошел». Вот так-то, Колюха! А ты все стесняешься да боишься! С этими девками надо смелей! Крепость не крепость, бери ее с ходу!

Колька проникся доверием к Шуре. «Пожалуй, не врет». И вдруг встрепенулся, вспомнив, что Шура о самом-то главном ему ничего не сказал.

— Ну, а встречаться-то где? — осторожно напомнил. — Да и во сколько часов?

— О-о! — Щуровский хватил ладонью себя по шапке, чуть не сшибая ее с головы. — Извини! Упустил из виду! Столовая знаешь где?

— Ну, ты и спросишь.

— Дак там. Жди, когда закрывать ее станут. В это время она и выйдет…

Колька мотнул головой, рассеянно радуясь и смущаясь. Именно с этой минуты все, что было возле него и вокруг — Щуровский, дорога, разрытый ножами бульдозеров берег реки, пни, руки в брезентовых рукавицах, зацеплявшие эти пни многожильными чокерами, запах стылой земли, представлялись ему, как попутчики, что стукали с ним вместе к вечеру подпаленного легким морозцем ноябрьского дня, в котором он встретится с Катериной.

И вот он дождался. Восемь часов. Колька стоял у калитки напротив столовой в брезге лампочки под столбом.

Скрип распахнувшейся двери. Шаги. Сквозь погустевшие сумерки можно было заметить мохеровый шарфик, пальто, купол вязаной шапки. Она! Лицо ее разглядел он шагов с десяти. А шагов с пяти разглядел и глаза. Удлиненные, с низким навесом бровей, были глаза неподвижно-дремотны, казалось, они что-то силились вспомнить, жили вчерашним и сегодняшний день разглядеть не могли.

Она бы прошла, так Дьячкова и не заметив. Да он оттолкнулся спиной от столба. Катерина примедлила шаг.