За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [127]

. В 1923 г. оно разрешило переучредить официальную исламскую иерархию в Уфе. Муфтием стал бывший судья ОМДС Ризаиддин Фахреддинов (Рида’аддин Фахраддин оглы). Оно было переименовано в Духовное управление мусульман России и Сибири и возродило многие функции своего предшественника, но стало играть еще более важную роль в качестве представителя советского государства перед иностранными мусульманами. Повсеместно продолжали существовать, а в некоторых местах даже процветали исламские суды и школы. Государство восстановило вакфы в Центральной Азии и в знак символического отвержения старого режима вернуло религиозным лидерам в Уфе древнюю копию Корана, захваченную в Ташкенте царскими военными властями. Местные власти нападали на некоторые мусульманские общины в ходе антирелигиозных кампаний, но до 1929 г. гонения не были систематическими. Для большевиков стержнем старого режима была православная церковь, а ислам представлял силу, которую следовало победить более постепенными методами, особенно принимая во внимание возможность разжечь пламя революции в Персии и Афганистане и слабость советского контроля в мусульманских регионах бывшей царской империи.

В то же время молодое советское государство, подобно своему имперскому предшественнику, по-прежнему имело много общего с другими мусульманскими правительствами. Многие послевоенные государства во имя модернизации боролись с исламскими институтами и авторитетами, ограничивая их контроль в правовой и образовательной областях и урезая материальные ресурсы. Новое турецкое государство во многих отношениях было жестче ленинского правительства. Шериф Мардин сравнил политику Турецкой Республики в 1920‐х гг. с «секулярным якобинством»[589]. Правительство Кемаля Ататюрка ликвидировало халифат, должность шейх-уль-ислама и Министерство религиозных дел и вакфов. Оно закрыло исламские суды и медресе и разогнало их служащих. Режим Кемаля не только запретил суфийские братства, подозреваемые в антигосударственных мятежах, но и боролся с местами поклонения – такими, как гробницы и мавзолеи святых. Республиканское правительство Турции сделало обязательным светское начальное образование, ввело светские кодексы законов и запретило официальное использование религиозных титулов – таких, как «мулла». Министерство образования контролировало обучение имамов и проповедников, Департамент религиозных дел надзирал над «всем, что касается верований и ритуалов ислама», а теологический факультет Стамбульского университета разрабатывал различные реформистские положения, включая использование турецкого перевода Корана[590]. В 1930‐е гг. сталинский режим догнал своего соседа и превзошел его дисциплинарные меры в отношении мусульманских авторитетов, развязав кровавую кампанию казней, закрытия мечетей и медресе, депортаций и переселений.

Вторая мировая война поставила и турецкое, и советское правительства перед необходимостью вернуться к политике примирения. В Турции она заставила отказаться от многих ограничений, наложенных на религиозное образование, паломничество и почитание могил святых. Советское государство в поисках поддержки верующих во время войны прекратило агрессивный натиск на исламские институты и кадры. В 1943 г. оно учредило четыре региональные исламские иерархии, но подчинило их все централизованному контролю Москвы[591].

Эта система централизованной бюрократической организации исламских дел и государственной поддержки официальных исламских ученых рухнула только в конце 1980‐х – начале 1990‐х гг., когда конфликты среди мусульманских активистов привели к исчезновению этих органов в Российской Федерации и других государствах бывшего СССР. После распада СССР в 1991 г. среди мусульман развернулись новые формы конкуренции. Стремясь вернуть свой народ к вере, они стали бороться друг с другом за государственную поддержку в этом процессе.

Как и в 1917 г., борьба за постсоветский порядок развернулась вокруг государственного контроля. Как и в прежних поколениях, мусульмане, претендовавшие на религиозный авторитет в странах бывшего СССР, легко приспособились к подручным символическим ресурсам. Советский ориентализм давал большей части образованной элиты очень ограниченное представление об исламе. Эта концепция ислама, одобренная государственными мусульманскими авторитетами и основанная на предпочтении текстов из ограниченного канона, привела сотрудников многих государственных учреждений к выводу, что большая часть представлений мусульман об исламе не аутентична[592]. В контексте конфликтов за государственный суверенитет в Чечне и других местах предположение, что отдельные мусульманские практики являются «иностранными» или ассоциируются с насилием, ограничило постсоветскую веротерпимость. Расплывчатое обвинение в «ваххабизме», вероятно, стало частью полемического словаря клириков еще в 1950‐е гг. и осталось постоянным предметом интереса для КГБ. Сегодня это обвинение имеет еще больший резонанс, хотя скорее отражает идею, что так называемые «ваххабиты» суть саудитские марионетки, нацеленные на насильственные действия, – правда, во многих случаях единственным свидетельством обвинения в ваххабизме является борода