— Не обессудь, милай, ноне тебя не сладко потчуем. Послаще что Верочке берегу, ей одной. Худенькая она, смотреть жалость, а без маслица — и хлеб не ест… Ох, господи! Одинешенька она, голубка моя, совсем как перст божий. Отца посадили, отправили куда-то, не вызнала; братец опосля ареста пришел, деньжата, какие были у отца, пособрал — и утек. И с Верочкой не простился. А мать — та и вовсе…
Марфа достала платок, отерла слезы и с минуту молчала.
— У нее и ране офицерик в дружках был; он к ней, она к нему шастали. На этот предмет у нее с Игорем большие разговоры даже бывали. Он ее, мать-то, при мне ажно обзывал всяко, отцу грозился сказать. А Верочка — андел она, сущий андел! — та все за мать: «Мамочка любит обчество, мамочка добрая, потому и примает». Души не чаяла в матери, а та вона как с ней: в лоб чмокнула, мне добро стеречь да Верочку наказала, приехать за ней посулилась — и ровно в воду канула. Известно с кем… Ох, господи!
Марфа опять долго терла глаза, охала, сморкалась в подол.
— А назавтра и эти пришли. Так и так, сказывают, собирайте свои буржуйские манатки — и шасть! Съезжай, значит. А куда? Я им, иродам, и про вещи, и про дите малое толкую — куды мне их деть-то? — а они свое. Дали мне день сроку… Ох, и побегала я, квартиру искавши. В городе не берут, еще и нас с вами, буржуйскими, говорят, из дому выпрут. Вот и нашла добрых людей, пустили. Сколь вещей пропало, покрали сколь! Натерпелась всего голубка моя, слез выплакала, а за одним и я с ею. Только ты, голубчик мой, Верочке-то ни-ни. Она, ласточка, все весточку от матери ждет, слова про мать не даст молвить. Вот помру — сердце у меня чегой-то заходить стало — кому Верочку приспособить? Которых поразогнали, которые сами утекли. Я да ты — одна Верочке помощь. Слабая — а все помощь.
Уже смеркалось, когда домой вернулись хозяева. А следом пришла и Верочка.
— Боже!.. Денис! Так вас… Ведь я сама слышала, как стреляли… Как это с моей стороны было глупо, гадко!.. Но вы простили меня? Простили и пришли, правда? Как вам удалось разыскать нас?.. Садитесь и рассказывайте мне все по порядку!
Все, что еще минуту назад копилось в душе Дениса — волнение и беспокойство за предстоящую встречу, — улеглось разом. Перед ним была та же Верочка, веселая, неунывающая болтушка. Правда, за пять месяцев, как они не видались, она очень выросла, почти догнала Дениса, стала еще стройнее, изящнее — почти барышня. Куда девались веселые косички, короткие темные волосы открывали ее тонкую длинную шею. Синие глаза потемнели, стали еще больше, глубже, а маленький, чуть вздернутый на конце носик вытянулся в нормальный, даже красивый нос, совсем как у матери.
Марфа уже сходила в чулан и, поставив на стол сливочное масло, кусок холодной курицы, сахар, налила Верочке кофе. Денис, привыкший и сам уступать лакомства младшим, смотрел на эти приготовления равнодушно. Зато возмутилась Верочка:
— А Денису?
— Ел твой Дениска, ел, золотце.
— Неправда! Или ему тоже, как тебе, вредно мясо для сердца, а масло способствует ожирению? Денис, давайте разделим курицу.
— Нет, я сытый.
— Сговорились! — даже пришлепнула по столу Верочка. И сама разделила кусок. — Это ваше. Извольте съесть!
— И почему так, — снова заговорила Верочка после некоторого молчания, — ведь вашего отца не сажали в тюрьму и не выселяли из собственного дома, когда он шел против царя и моего папы. А что сделали с нами?..
— У нас нет дома, мы в бараке, — осторожно, чтобы не обидеть Верочку, вставил Денис. — А вот Ленина выселяли. И в тюрьму сажали.
— Ленина? Кто он?
— Вождь революции. И всего пролетариата, вот кто!
И вспыхнул, устыдился своей горячности. Однако Верочка не заметила ни того ни другого.
— Мне ужасно тяжело в школе, — вздохнула она. — Мальчишки дразнят меня «буржуйкой». А какая же я буржуйка? Папа был товарищем председателя думы, но никогда не был буржуем. И при чем тут я? Скажи, ты никогда не будешь пользоваться моим положением и обижать меня? — незаметно для себя перешла на «ты» Верочка.
— Конечно! — воскликнул довольный таким переходом Денис. Слишком вежливое «вы» его угнетало.
— Как ты хорошо усвоил урок! — грустно улыбнулась Верочка. И вдруг решительно предложила: — Давай поклянемся, что всегда-всегда будем друзьями. И что бы с нами ни случилось, мы все равно останемся большими друзьями. И будем друг другу помогать, правда? И называть друг друга: «ты», как брат и сестра. Ты согласен?
— Давай! — окончательно просиял Денис.
— Тогда скажи: «Клянусь!»
— Клянусь!
— И я. Как хорошо, правда? — И оба облегченно вздохнули, словно свалили с плеч весьма большое и трудное дело.
— Домой бы твоему дружку надо, поздно уж, — мрачно сказала Марфа.
— И совсем не поздно! Денис, ты побудешь еще не много? Хочешь, я покажу тебе наш альбом?..
Неожиданно взгляд Верочки упал на сумку, с которой Марфа встретила Дениса у трамвая.
— Ты опять ездила на базар, Марфа?
— Хотела, золотце, да вот Дениска твой…
— И опять мамочкины вещи? Не смей ничего продавать мамочкиного! Ты слышишь, Марфа?
— Слышу, слышу.
— Мамочка непременно вернется! — почти вскричала Верочка, хотя Марфа и не думала возражать ей. — Денис, пойдем, я покажу тебе наш семейный альбом.
