За кулисами "Министерства правды" - [2]
Можно сказать, что главная проблема нашей работы— это проблема источника, вернее — проблема доступа к нему. То, что в нормальном демократическом обществе представляет для историка чисто техническую задачу, хотя, разумеется, и требует от него профессиональных знаний и умения ориентироваться в архивах, в наших условиях вырастает в гигантскую, труднопреодолимую проблему. Наследники бывшего, казалось бы, уже ликвидированного и расформированного Главлита даже в последние годы пытаются убедить историков, что документы советской цензуры не сохранились, уничтожены, уже давно утеряны. В течение многих лет автор этих строк и его коллеги получали ответы именно в таком духе. Сейчас бывшие начальники цензурных ведомств охотно дают интервью, в которых все так же, как и прежде, пытаются убедить историков и общественность в том, что цензурные ведомства действовали «строго в рамках закона», сами документы не сохранились или, во всяком случае, не представляют особого интереса. Один из высокопоставленных чиновников, отвечая на вопрос пытливого журналиста, поинтересовавшегося судьбой архивных материалов, явно слукавил: «Их может и не, быть. Мы сами не можем найти, кем было дано то или иное распоряжение, и когда, и какое…». Член коллегии Главлита В. А. Солодин — на вопрос: «Не предполагает ли Главлит сделать достоянием свою историю?» — ответил еще интересней: «Такое намерение у нас в принципе есть. Я думаю, что это будет большим ударом для историков, которые говорят об «ужасной» деятельности Главлита… Цензура не загубила ни одного по-настоящему талантливого произведения» (подчеркнуто нами. — А. Б.)>4. Такое вот благостное, либеральное, чуть ли не меценатское учреждение… Он же пытается убедить читателей в том, что никогда не существовало перечня запретных тем в печати, что цензоры были «натасканы на ежедневные изменения политической конъюнктуры… грубо говоря, в советское время цензура руководствовалась передовой «Правды»>5. Отчасти это так: как и оруэлловское «Министерство правды», цензура руководствовалась последними идеологическими веяниями и указаниями, но, как сможет убедиться читатель, существовала и специально разработанная программа цензурных действий, и особые «перечни тем, не подлежащих оглашению», многочисленные циркуляры, действовавшие в течение достаточно продолжительного срока.
Лукавит Солодин, утверждая следующее: «Подчинены мы были только ЦК. Оттуда и получали указания», пытаясь откреститься от обвинений в сотрудничестве с тайной полицией. «КГБ и Главлит, — утверждает он, — две параллельные, конечно, неравнозначные по масштабам, но независимые друг от друга службы». Вот это уже явная неправда: как свидетельствуют обнаруженные в архивах документы, две эти структуры были столь тесно и нерасторжимо связаны между собой, что провести меж ними грань порою представляется невозможным. Иное дело, что обе они подчинялись в области контроля за мыслью, печатью и литературой идеологическим отделам ЦК.
Все же, несмотря на чинимые преграды и заслоны, даже в годы «застоя» (а именно тогда я начал собирать материалы для этой книги, не надеясь, конечно, что она когда-нибудь появится в свет) мне удавалось проникнуть в «тайное тайных». Каким же именно образом? Во-первых, благодаря счастливой, почти мистической особенности архивного документа — способности «откладываться», как говорят архивисты, в самых различных, порою неожиданных и, казалось бы, не имеющих к цензурному ведомству непосредственного отношения документальных архивных массивах. Все тайное, как известно, рано или поздно становится явным. Приведу лишь некоторые примеры. Начальником Главлита в течение первого десятилетия его существования (1922–1932) был П. И. Лебедев-Полянский (1881–1948), старый заслуженный революционер, член РСДРП (б) с 1902 г., критик и публицист. Задавив литературу и приведя ее после «года великого перелома» к единому знаменателю (во всяком случае, он всеми силами не за страх, а за совесть пытался это делать), он удалился на спокойную «академическую» работу, возглавлял институт русской литературы, писал ортодоксальные статьи и исследования по истории русской революционно-демократической и марксистской критики. За два года до смерти — очевидно, по «совокупности заслуг» перед отечественной словесностью, он был удостоен звания полного академика. Все его бумаги после смерти поступили в Архив Академии наук, и это позволило предположить, что, возможно, учитывая некоторую патриархальность нравов 20-х годов, среди них могут оказаться документы, связанные с его ревностным служением в Главлите. И это предположение полностью подтвердилось: среди пятисот примерно дел, хранящихся в его личном фонде, полтора десятка имеют заголовок: «Дела по Главлиту», содержащих порою до 200–250 листов. Здесь были найдены отчеты по цензурным ведомствам, тексты его докладов на совещаниях работников Главлита, докладные записки, письма писателей и ученых, протестовавших против жестокого самоуправства цензуры и т. д.
