За далью непогоды - [98]

Так Дрыль еще и почетную грамоту выхлопотал себе у догадливого Никиты Леонтьевича. А остряки — вот ведь странные люди, ни одного случая не пропустят из жизни замечательного человека! — утверждали потом, что это не Дрыль, а Клавдя его приходила к главному инженеру и заявила тому: деньги, дескать, растают, как и мост ваш весной, а зачем же моему рисковать было, если даже памяти никакой?! А Басов вроде пообещал ей с Дрылем путевку на Черное море. На память… Путевку-то дали, и как раз на сентябрь, а Дрыль потребовал: на октябрь переделывайте или на ноябрь, потому что пока перекрытие не пройдет, никуда он не поедет!..

Впрочем, посмеиваясь, думал обо всем этом Гаврила Пантелеймонович, зряшный человек не стал бы искать «гарантию» ни на мосту, ни под мостом. А Дрыль… Ему верить можно!

…За размышлениями дорога казалась Гавриле Пантелеймоновичу короче, да и легче, несмотря на то, что путь в гору. Вот уже около часу добирался он от Порога к гаражам своей колонны. Прохладно. После недавнего, остывающего осеннего тепла заморозки охватили, кажется, не только землю, но и небо, и в морозной вышине звезды застывают в ровном мерцании — не сразу определишь, какая дальняя, где ближняя. Трудно угадать перспективу, оттого и светает так медленно и долго, словно само человеческое терпение испытывается в этом борении тьмы со светом.

Дорога делает подъемы, вроде и некрутые, но для немолодых ног чувствительные. После развилки особенно тягостно: народ стороной шумит, а одному идти — только думы ворошить… Гаврила Пантелеймонович приостановился на минуту, вглядываясь в горбатую вершину сопки, которую он обходил низом. Покрытая жиденьким редколесьем, она ершисто прорисовывалась на темном фоне, слабо подсвеченном огнями Барахсана. Тут тихо, не мешал транзисторный шум, даже гул водопада доносился сюда приглушенно, да и то когда ветер дул с юга.

Силин сошел на обочину, сел на обшитую стекловатой и рубероидом трубу — это была нитка теплотрассы, связывающая гаражи и мехучасток левого берега. Привычное дело для Севера — коммуникации на поверхности. Может, и не очень красиво, а что делать — тундра!.. Стоит весной, летом пустить машины по мхам, травам — через несколько ездок по колее не то что проехать, пройти нельзя будет: рассосется, раскиселится топь. И так везде, где траву ни копнешь. Корни-то жиденькие, как пух гусиный. Скатом даванул — покров ошметками слезает, потом глядеть больно — язва на язве…

Вспомнилось, еще когда они первую теплотрассу укладывали, хозяин тундры приехал — Вантуляку. Поглядел, как ребята сапогами в траншее чавкают, говорит: не надо копать, тундра не любит ран, грех копать, по копаному пойдешь — утонешь… Не поверили ему, пока сами не убедились. Опустили нитку на метр — вдруг течь; стали искать обрыв или трещину, дак не то что, а и самой трубы не нашли. Вот тебе и нганасан!.. А он смеется, леший полярный: барахсан, — трубку свою сосет, — барахсан… И вроде никакой хитрости, но даже такую малость приходилось постигать опытом. А дороги?! Сколько он с ними намучался! Сотни кубометров скальника — все под ноги брошено, в топь, — поднять наверх, так это не дороги, а крепостные б стены были…

Он поднялся — немного осталось и до гаража.

Сквозь реденький кустарник впереди запросвечивали огоньки в окнах конторки. Что там его дежурные? Забивают козла или в карты режутся?.. Только бы не водка!

Заволновавшись, Гаврила Пантелеймонович на ходу вынул из коростылевской пачки сигарету, привычно прикурил в пригоршне от огонька спички. Ему оставалось обогнуть чертов палец, действительно «палец» — столбом выпиравший из земли голый базальтовый стержень диаметром в несколько метров, а там и рукой подать, шагов четыреста или пятьсот до ворот автоколонны. Ворота никогда не запирались, только на ночь навешивалась на них на крючьях побрякушка-цепь, тоже в общем-то ненужная, но для шоферов без нее гараж не гараж — с материка еще привычка.

Глухой нарастающий гул за поворотом дороги насторожил его. Брызнувшие светом фары грузовика полоснули по лицу, он ошалело кинулся с дороги в сторону, сообразив, что зазевался, а самосвалище с рыком проскочил мимо. Поднявшимся воздухом выбило из зубов сигарету, и она закрутилась в убегающем потоке, рассыпая искры, и долго еще не гасла.

«Да что ж это такое, — подумал Гаврила, — кого это понесло, куда?!»

Над кузовом громадилась глыба из тех, что были приготовлены к перекрытию, и как только он понял это, стало ясно, что пошли первые стоявшие на линейке готовности самосвалы. Началось, значит… Что же остальные медлят, чего они копаются там, копуши?!

Гаврила Пантелеймонович сам не заметил, как побежал к гаражу, и только возле ворот сильная одышка подкосила его, ноги сделались ватными, и он, ковыльнув, едва дотянулся, повис на скрипучей решетке, чтобы не упасть, перевести дыхание. А во дворе колонны шла непонятная суета вокруг машин. Он слышал матюки и злую, раздраженную перебранку водителей, пронзительные, по-бабьи визгливые окрики дежурного техника Перчаткина и не мог еще подойти к ним — держало сердце, — и не мог понять, что происходит…