За далью непогоды - [73]

И вышел из теплушки. Никто не шевельнулся.

— Пошли, что ли, глянем?! — проканючил Остряков.

— Айда, ребята! — подхватил Гиттаулин. И к Червоненко: — А ты на чем прыгать будешь?!

— На парашюте, как сказал командир! — нашелся тот.

И все же Снегирев вышел за Бородулиным первым.

— Прыгать надо всем или никому, — придержал он распахнутую дверь. — Одному нельзя…

— А мы уже прыгаем! — хохотнул Гиттаулин, вываливаясь из теплушки. Последние слова комиссара ему не очень понравились. Спорить не стал с ним, но про себя решил, что от Бородулина не отстанет, не зря он за ним след в след пахал…

Бородулин промерил шагами расстояние до обрыва и, включив мотор, медленно накатывал колею для разбега. Орлы его стояли над обрывом, заглядывали вниз, прикидывая, сколько раз перевернется «ЗИЛ» командира и что делать, если прыжок не удастся… А если удастся?! Это ж и самим надо!..

Дав им наглядеться как следует, а может, ему опротивело их безделье, Бородулин высунулся из кабины, заорал:

— Вы что, зенками приперлись хлопать или работать? А ну, марш по машинам!.. Сдать колонну на двести метров! Мне же с вами разгону нет, черти… — И ругнулся он так, как будто каждый день ему приходилось прыгать с таких обрывов.

Но вот уже укатано, утрамбовано метров семьдесят, а то и все сто. Алексей попробовал с места, рывком, взять вторую скорость — тянет. В последний раз остановился на дальнем рубеже, закурил.

Подошел Снегирев:

— Слушай, Бородулин, может, не будем рисковать? Спустим тебя на тросах, расчалим как следует — и…

— Может, не будем рисковать… — мирно повторил Алексей, соглашаясь со Снегиревым, и вдруг психанул: — Машина не коза, ее на веревке не спустишь!

Замолчали оба.

— Ты, комиссар, не переживай зря, — отошел скоро Алексей. — Если гробанусь, все подтвердят — сам я… Да не будет ничего, не бойся! Я на своем веку с мостов прыгал…

— Ты обожди пока, — попросил Виктор, — мы на всякий случай спустимся вниз с лопатами, только канат прихватим…

— Валяйте! Да сбоку спускайтесь, дорожку мне не портите… — И вздохнул.

Снегирев и с ним еще четверо водителей спустились, обмотавшись веревками, по обрывистой кромке в русло ручья. Утопая по грудь в снегу, выгребли на Аниву. Потопали валенками по льду, постучали лопатами — железобетон, не лед…

Бородулин поманил Гиттаулина:

— Ну, Рома, ты второй или…

— Второй, Бородуля, а хочешь — первый!..

— Тогда разгон побольше бери… И не бойся, ты же на мотоцикле прыгал!

Захлопнув рывком дверцу, Бородулин дал газ. Мотор надсадно взвыл, но почти сразу же, набрав обороты, заработал спокойно. Машина, будто чувствуя, что ей предстоит короткий, может быть последний пробег, выкладывалась, как и человек, полностью — все в ее железном чреве напряглось в чрезвычайном усилии, и она рванулась к обрыву, увеличивая скорость, пружиня и слегка задирая нос, и вот уже передние колеса, лишенные привычной опоры, со свистом вспороли замороженный воздух. Еще какое-то мгновение она шла по инерции прямо, и когда ей уже ничего не оставалось, как рухнуть капотом вниз, в этот момент Бородулин до упора надавил на педаль газа. Задние колеса как будто подтолкнули ее, и со стороны видно было, как машина дернулась в воздухе, чуть подалась назад и, подминая снег, взвихривая его в тучу, стала зарываться в сугроб, а колеса еще крутились, ревели, сверкали накатанными до блеска цепями, выбрасывая из-под себя снежные перья, — будто это шнековый снегоочиститель работал там на полную мощность, — и все это длилось доли мгновения, пока наконец, ударившись обо что-то твердое, о камень или о лед, подпрыгнули передние скаты и с ними вся кабина и кузов тряхнуло, как лодку на боковой волне. Тут многим подумалось, не одному Снегиреву, что Бородулин перевернется, но уже и задний мост пахал снег, и опора была теперь под всеми колесами, и никто уже не обращал внимания на бородулинские зигзаги, и толпа в дюжину луженых мужицких глоток визжала наверху от восторга.

Оглушенный полетом, его скоротечностью, мелькнувшей и куда-то пропавшей мыслью: «Неужели это и есть риск?!» — Бородулин не слышал криков, он даже не видел белого света. Снежная муть залепила стекла. Но уже чувствуя под собой, под машиной, твердь, он выключил зажигание, потянулся открыть дверцу — та не поддалась. Что такое, неужели загудел?!

И когда осел, рассеялся снежный вихрь и стало тихо кругом, и с тревогой все думали: что с Бородулиным? — над рекой раздался металлический скрежет, словно по живому рванули железо. Дверца бородулинской кабины, сорванная с петель, отвалилась, и он с проклятьями вылез в проем, вытирая щеку, — ссадина, что ли?! Плюнул сквозь зубы, злобно саданул по дверце ногой.

— Вот собака — заклинило!..

Но, увидев, оценив сразу наметанным глазом, что дверца — пустяк, остальное ведь все в порядке, он приложил ладони к губам, крикнув наверх, в гору:

— Э-гей, вы там!.. Упирайтесь крепче ногами, лопатками… А то высадит, как пробку из бочки!..

Сам тут же опять в кабину, и заскрипела, заскрежетала его верная колымага с оторванной дверцей — скорее дать дорогу другим.

…Минут через пять, соблюдая привычный для колонны порядок, внизу уже был Гиттаулин. Везучий татарин отделался, как всегда, легче всех — ни царапинки! Бородулин тиснул его, как медведь зайца, махнул рукой остальным: