За далью — даль - [15]

Сибирь с Москвой сличать учила,

Москву с Сибирью наших дней.

И эти два большие слова,

Чей смысл поистине велик,

На гребне возраста иного,

На рубеже эпохи новой,

Я как бы наново постиг.

Москва. Сибирь.

Два эти слова

Звучали именем страны,

В значенье дикости суровой

Для мира чуждого равны.

Теперь и в том надменном мире —

Все те ж слова: Сибирь — Москва,

Да на ином уже помине

Пошла разучивать молва.

Добро!

Но мы не позабыли,

Какою притчей той молвы

Мы столько лет на свете были

И как нас чествовали вы.

Почти полвека на бумаге

Строчили вы, добра полны,

О том, что босы мы и наги,

И неумелы, и темны.

Что не осилить нам разрухи,

Не утеплить своей зимы.

Что родом тюхи да матюхи,

Да простаки, да Ваньки мы.

И на бумаге и в эфире

Вещали вы, что нам едва ль

Удастся выучить в Сибири

Своих медведей

Делать сталь.

Что в нашей бедности безбрежной —

Не смех ли курам наш почин,

Когда в новинку скрип тележный,

Не то что музыка машин.

И что у нас безвестно слово

Наук. Доступных вам давно.

Что нам опричь сосны еловой

Постичь иного не дано.

Что мы — Сибирь.

А мы тем часом

Свою в виду держали даль.

И прогремела грозным гласом

В годину битвы наша сталь.

Она, рожденная в Сибири,

Несла на собственной волне,

Как миру весть о жданном мире,

Победу нашу в той войне.

И каждой каплей нашей крови,

Так щедро пролитой на ней,

И каждым вздохом скорби вдовьей

И горя наших матерей, —

Жестокой памяти страницей —

На том безжалостном торгу —

Она оплачена сторицей,

И мы у мира не в долгу…

Я повторю, хотя в начале

О том велась как будто речь,

Что в жизни много всяких далей, —

Сумей одной не пренебречь.

Такая даль — твое заданье,

Твоя надежда или цель.

И нужды нет всегда за далью

Скакать за тридевять земель.

Они при нас и в нас до гроба —

Ее заветные края.

Хотя со мной вопрос особый,

Как выше высказался я.

С моим заданьем в эти сроки

Я свой в пути копил запас,

И возвращался с полдороги,

И повторял ее не раз.

Нехитрым замыслом влекомый,

Я продвигался тем путем,

И хоть в дороге был, хоть дома —

Я жил в пути и пел о нем.

И пусть до времени безвестно

Мелькнул какой-то и прошел

По краю выемки отвесной

Тайги неровный гребешок;

Какой-то мост пропел мгновенно

На басовой тугой струне,

Како-то, может, день бесценный

Остался где-то в стороне.

Ничто душой не позабыто

И не завянет на корню,

Чему она была открыта,

Как первой молодости дню.

Хоть крик мой, вполне возможно,

Уже решил, пожав плечом,

Что транспорт железнодорожный

Я неудачно предпочел.

Мол, этот способ допотопный

В наш век, что в скоростях, не тот,

Он от задач своих, подобно

Литературе, отстает.

Я утверждаю: всякий способ,

Какой для дела изберешь,

Не только поезд,

Но и посох,

Смотря кому.

А то — хорош

И в пору высшим интересам,

Что зазывают в мир дорог.

А впрочем, авиаэкспрессом

Я и теперь не пренебрег.

Мне этим летом было надо

Застать в разгаре жданный день,

Когда Ангарского каскада

Приспела новая ступень.

И стрелкам времени навстречу

Я устремился к Ангаре,

В Москве оставив поздний вечер

И Братск увидев на заре.

И по крутой скалой Пурсеем,

Как у Иркутска на посту,

В числе почетных ротозеев

В тот день маячил на мосту.

Смотрел, как там. На перемычке,

Другой могучий гидрострой

В июльский день в короткой стычке

Справлялся с нижней Ангарой…

И, отдавая дань просторным

Краям, что прочила Сибирь,

В наш век нимало не зазорным

Я находил автомобиль.

Так, при оказании попутной,

Я даром дня не потерял,

А завернул в дали иркутской

В тот Александровский централ.

Что в песнях каторги прославлен

И на иной совсем поре,

В известном смысле. Был поставлен

Едва ли бедней, чем при царе…

Своей оградой капитальной

В глуши таежной обнесен.

Стоял он, памятник печальный

Крутых по разному времен.

И вот в июльский полдень сонный,

В недвижной тягостной тиши,

Я обошел тот дом казенный,

Не услыхав живой души.

И только в каменной пустыне,

Под низким небом потолков,

Гремели камеры пустые

Безлюдным отзвуком шагов…

Уже указом упраздненный

Он ждал, казенный этот дом,

Какой-то миссии ученой,

И только сторож был при нем.

Он рад был мне, в глуши тоскуя,

Водил, показывал тюрьму

И вслух высчитывал, какую

Назначат пенсию ему…

Свое угрюмое наследство

Так хоронила ты, Сибирь.

И вспомнил я тебя, друг детства,

И тех годов глухую быль…

Но — дальше.

Слава — самолету,

И вездеходу — мой поклон.

Однако мне еще в охоту

И ты, мой старый друг, вагон.

Без той оснастки идеальной

Я обойтись уже не мог,

Когда махнул в дороге дальней

На Дальний, собственно, Восток.

Мне край земли, где сроду не был,

Лишь знал по книгам, толку нет

Впервые в жизни видеть с неба.

Как будто местности макет.

Нет, мы у столика под тенью,

Что за окном бежит своя.

Поставим с толком наблюденье

За вами, новые края!

Привычным опытом займемся

В другом купе на четверых,

Давно попутчики — знакомцы

Сошли на станциях своих.

Да и вагон другой. Ну что же:

В пути, как в жизни, всякий раз

Есть пассажиры помоложе,

И в пору нам, и старше нас…

Душа полна, как ветром парус,

Какая даль распочата!

Еще туда-сюда — Чита,

А завалился за Хабаровск —

Как вдруг земля уже не та.

Другие краски на поверке.

И белый свет уже не тот.

Таежный гребень островерхий

Уже по сердцу не скребнет.

Другая песня —

Краснолесье, —

Не то леса, не то сады.

Поля, просторы — хоть залейся,

Покосы буйны — до беды.

В новинку мне и так-то любы