Юрий Лотман в моей жизни - [73]
Пусть Господь хранит Вашу жизнь, даст Вам силы жить, работать, помнить и любить.
Марина и Виль, разделяя Вашу скорбь, шлют Вам поклон и привет.
Вечно ваша
Фрина.
21 ноября 1990 года
Фрина, Фрина!
Поплачь и помолись обо мне: Зара скончалась через 5 дней после вполне благополучной операции. Причину выяснить не удалось – тромб. Мы привезли тело из Италии и схоронили в Тарту.
Тяжело.
А я всегда был убежден, что я первый…
Тут обо мне заботятся (Леша, сестра, Наташа). С этой стороны не беспокойся.
А об остальном – что говорить.
Все время все перебираю в памяти… Помолись за меня, поцелуй Марину.
Твой
Юра
21. XI.90.
Зара скончалась 25.X.
26 ноября 1990 года
Дорогой Юра!
Мне остается только писать, зная, что в лучшем случае письмо попадет к Вам через месяц. Мы с Мариной в очередь звонили в течение полных суток с 18 ноября, как только узнала я ужасную Вашу боль[403]. Но дозвониться в Союз не удается даже с помощью канадских телефонисток. <…> пять каналов заняты все время суток. <…> И я не могу услышать Ваш голос… Думаю о Вас неотступно: что Вы, как сердце и давление (Виктория Михайловна сказала, что было повышено), кто с Вами, можете ли Вы работать?
Я помню, как в 1978 году скончалась Галя Успенская и каков был Борис Андреевич. Тогда Вы увезли его к себе и поддерживали как могли. Кто сейчас с Вами – могу только гадать и молить Бога за Вас и чтобы Миша перебрался в Тарту. – Может быть, Наташа[404]? – ведь близкий человек и филолог, ей бы можно и диктовать. Что Вам сказать о моей жизни? Говорят, первый год труден, надо терпеть. Может быть. Трудно очень. Марина весь день на своей очень нелегкой работе, приходит вечером вымотанная до донышка. Вообще она «посуровела», что ли. Иначе здесь и не выжить. Юра – ее большая боль[405] и говорить о нем она не может, тем более что общение с Андреем, что было бы облегчением, совершенно невозможно. Федя в школе до четырех часов дня, потом, не вставая, сидит за компьютером до глубокой ночи. К сожалению, он совершенный анахорет: ни друзей, ни знакомых, и в школе ни с кем не дружит. Марина пыталась его с кем-нибудь познакомить – ничего не выходит: он не хочет. С нами же добр и покладист, только ужасный неряха и весь не от мира сего, как был в раннем детстве. Ему в феврале исполнится 17 лет. Кажется, старшие девочки Миши моложе?
Мои занятия, увы, однообразны и скучны. <…> Только одна мысль: как Вы, что с Вами – вот моя жизнь. Ужасно тянет домой. Знаю, что ничего хорошего, кроме голода и одиночества, меня там не ожидает. Да вот – чужие берега. Но я не хочу Вам жаловаться. Скажите главное: нужна ли я Вам там у Вас, и я брошу все и уеду отсюда навсегда. И будь что будет потом. Если же нет, то надо жить и надо привыкать. Может быть, Марине правда со мной легче и теплее, надо, стало быть, жить для этого. Она очень одинока, несмотря на язык, знакомых и три года в этой стране.
Помните, как Вы учили меня не горевать, если что случится трагическое. Если бы это удавалось Вам! Не только мужество – этого Вам не занимать, а именно чтобы хоть не только горе грызло Вам душу… Можно ли писать Вам? Можете ли продиктовать для меня хоть несколько слов? Поставьте себя на мое место, и Вы поймете, каково мне сейчас. Еще раз, на всякий случай (вдруг потерялся) пишу Вам адрес и телефон в Канаде!
F. Sonkina 4454 Coolbrook. Apt, 15 Montreal. Canada, Y4A 3G2 тел. 488-4258
Будьте здоровы, я молюсь за Вас каждый день.
Ваша Фрина
26.11.90
8 декабря 1990 года
Милая Фрина!
Я получил твои два письма, получила ли ты мое? Спасибо за твои письма – нужно ли писать, чтo они для меня. Пиши, друг мой! Хоть письма идут ужасающе медленно, но уже чувство того, что идут, – радость и облегчение. Вот так все случилось. А я был совершенно уверен, что уйду первым, и готовил к этой мысли Зару. Себя-то не подготовил. Друг мой, спасибо за то, что ты готова принести мне такую жертву. Но это невозможно – материальной заботой я обеспечен – Леша и Кая, а с января Миша переходит в университет. А внутреннюю – я должен и могу пережить лишь сам и один. Да и подумай (мы не дети и не должны бояться действительности): ты принесешь эту великую жертву (жертвуя не только собой, но и Мариной и Федей), а я вдруг возьму и умру (чего бояться слов). Странно подумать, что тут с тобой одной будет. Нет, смотреть надо вперед, а не назад. Надо врастать в новую почву, и ты еще много можешь дать Марине и Феде. Ведь – как я горько и сильно в этом убедился! – [что] мы не можем объективно оценить силу наших связей. Как мы чувствуем свои связи с телом лишь когда отрежут кусок, так и близкие люди; ты и твои Марина и Федя – одно тело, ты не можешь оценить силу связи, не отрезая. Нет, такой жертвы я не могу принять, и она не принесет радости никому. Память нашей нежной дружбы – наше богатство. Будем же его беречь.
Не погружайся в прошлое – это ошибочный путь. Тебя Бог не обошел самым важным талантом – силой жизни (знаю, что это трудно и утомительно). Но я верю в твою силу, в то, что ты еще можешь радоваться и приносить радость.
