Юрий Лотман в моей жизни - [72]
Юра, дорогой! Но слать боюсь: дорого стоит, невосполнимо, вдруг пропадет! М.<ожет> б<ыть>, Вы будете в Москве в конце июня – сообщите, я приеду и с радостью все отдам. Или как-то еще?
Живем тихо и однообразно. Но – очень смешна постоянная охота Виля за едой, но это надо рассказывать и видеть его с его котомкой… Холодно; топим каждый день. Здесь все-таки север, поэтому только отцвели весенние тюльпаны и нарциссы. Но еще никак не расцветут мои любимые бледно-розовые пионы. Цветут ирисы и маки. Все время косим электрокосилкой, чтобы было приятно жить. И ждем от погоды милостей: да не заморозит нашу клубнику и выморочную смородину, крыжовник. Почти натуральное хозяйство. Я слушаю здесь английские пленки и часа 2–3 языком занимаюсь ежедневно. Иногда все-таки грустно, особенно когда (на Марининой половине) вижу Федины детские рисунки и детские книжки[394].
Малыша Юру[395] нам не дали – он впервые сказал Вилю, что папа[396] не хочет отпускать его к нам. Что ж, как ни больно, но если Юре хорошо и он иной, то стоит того. Только вот как успокоить Марину? А я все время пишу ей и стараюсь как-то обрадовать ее Юриными успехами в школе, метаморфозами в его характере, etc. Что же… На все Его воля… Марина совсем не пишет. Слушаем ее, правда что, регулярно.
Юра, по субботам идут твои передачи о культуре – 1 цикл, повторяются поздно вечером по пятницам. Я их не видела – была тогда в Канаде. Какая радость! Как многое вспоминается! – спасибо тебе. Радуюсь за тебя, что свиделись с Борисом Андреевичем, и особенно тому, что он «отыскал» для тебя по американским каталогам.
А вот давление твое – ах, это нехорошо для тебя, проверяй его регулярно – не давай подниматься высоко. (От Вили поклон.) Прости за длинное письмо – хотелось продолжить телефонный разговор. Напиши о лекарстве. Виль бывает в Москве регулярно.
Обнимаю тебя. Будьте здоровы оба.
Фрина.
18 ноября 1990 года
18.11.90
Дорогой Юра,
Только 17 ноября мы узнали о горе[397], которое постигло Вас и Ваших детей. Марина случайно принесла с работы «Литературную газету», а в ней некролог… Мы весь день звонили в Тарту по обоим телефонам – бесполезно, не помогла и помощь сочувствующей телефонистки: все линии в Союз заняты в течение всех суток. Случайно, уже в два часа ночи по ленинградскому времени я дозвонилась Виктории Михайловне[398], и она рассказала мне, как все случилось. От горя и растерянности я даже не узнала у нее дату гибели бедной Зары. <…> Мысли о Вас не оставляют ни на минуту. Ляля сказала, что Вы держались очень мужественно, и в этом ни у кого из нас нет сомнения. Я также понимаю, что Вы не одиноки сейчас: и Кая[399], и Леша, и Гриша[400]-помощник, и многие другие – не покинут Вас. Может быть, Бог даст, и Мише удастся переехать в Тарту. Но я хорошо знаю, что Зару никто заменить Вам не может – это главное, что нас всех гложет. Ляля обещала мне, что передаст Вам наше общее горе и сочувствие Вам. Обещала и пожить с Вами, что мне кажется особенно важным, ибо кто же, как не она, сможет последить за Вашим здоровьем?
Марина благодарит Бога, что мы приехали на месяц раньше в Канаду, понимая, что в ином случае я ни за что бы не уехала. Немного о нас. Мы живем с Мариной, и одни жить не можем по многим причинам. На Маринином полном иждивении. Официальные дела не двигаются совершенно, и главное – могут здесь делаться годами! Поэтому, что самое опасное, у нас нет медицинских карточек, т. е. бесплатной медицинской помощи, живем на птичьих правах. Учим английский, я взяла на себя все хозяйство – тяжело. Очень испортилась обстановка у Марины на работе. Представьте, там окопались совершенные фашисты, типа российской «Памяти»[401], и их привечает начальство. Но, конечно, все меняется, сменится ситуация и здесь. Марина <…> много пишет: рассказы; заканчивает сценарий; всерьез увлеклась кино. К нам нежна (надолго ли хватит?). Федя, не отрываясь, сидит за компьютером, делает новую программу; он кончает школу, впереди колледж как преддверие университета. Кажется, у него есть успехи – не мне судить. Он очень нежен со мной и с дедом, но не всегда – с мамой.
Ваше несчастье еще раз показало мне, что уж одним нам жить нельзя, а значит, разные мелкие неприятности надо терпеть. <…>
Юрочка, дорогой, может быть, я Вам нужна? Уеду, бросив все и не задумываясь. Хотя уж вернуться сюда, в этом случае, просто сил не хватит. И для Марины это будет ударом: она столько рассказывала нам о страшном своем одиночестве до нашего приезда, а что теперь у нее – семья. Но главное – как лучше Вам. Я надеюсь, что этим письмом я никак не обижу Вас. Поверьте, всей кожей я вместе с Вами в Вашем горе. Если можете, хоть изредка пишите. Дозвониться просто теперь стало невозможно. Это письмо, увы, придет тоже только через месяц… Что я могу поделать? Я увезла все: письма, дневники, разные памятные для меня дорогие мелочи, включая Уса
