Юность - [145]
Через несколько дней на планерке на меня напустилась Эва: мы одолжили инструменты в группе, где играет ее сын, но обходились с ними небрежно, на гитаре лопнула струна, а барабанная палочка треснула, но ее никто не заменил, поэтому музыкантам это надоело, так она сказала. И тут же перескочила на другую тему — настрой семиклассников. С ними стало невозможно разговаривать, они ее не слушают, утверждают, будто Карл Уве говорит иначе, а, когда она просит быть с ними построже, я обещаю так и сделать, но не делаю, по крайней мере, у нее сложилось такое впечатление.
Я ответил, что на моих уроках проблем с дисциплиной не бывает, но я с ними поговорю. В этом-то и проблема, сказала она, что я всего лишь «поговорю», а серьезно к проблеме не подхожу, и ученики это чувствуют. Прежде с семиклассниками никаких проблем не бывало, они были усердными и способными, а сделались наглыми и ленивыми.
— Но не на моих уроках, — сказал я, глядя на нее.
От злости у нее даже голова тряслась.
Вмешался Ричард — он сказал, что мы оба правы, но мне следует напрямую сообщить ученикам, что подобное поведение на уроках недопустимо и без последствий для них не останется. Конечно, пообещал я, скажу. Когда одевался я после планерки, Эва прицепилась ко мне опять. Мол, Грета спрашивает, где постельное белье, которое они одолжили мне в августе, я что же, решил, будто мне его в подарок преподнесли?
Ох, уймется она когда-нибудь?
— Нет-нет, — заверил я ее, — просто так получилось. Завтра занесу. Вообще без проблем.
Какие же люди мелочные, выискивают слабое место и цепляются к нему, а общей картины не видят, при том что мы, люди, приходим на землю совсем ненадолго и живем среди волшебства, среди травы и деревьев, барсуков и кошек, рыб и морей, под звездным небом и вдруг злимся из-за порванной струны? Треснувшей барабанной палочки? Гребаного постельного белья, которое нам никак не вернут? Да что за херня, что с вами не так?
Сломанная барабанная палочка казалась мне вершиной мелочности. Значит, об этом надо говорить, а не о том, чего мы добились со Стианом и Иваром?
Зачем хвататься за мелочи, когда существует нечто большее?
Мелочи я ненавидел и, должен признать, управляться с ними не умел. Проценты за проигрыватель я задерживал, а дело по поводу костюма, который я год назад взял напрокат и не вернул, потому что петарда превратила штанину в лохмотья, передали в суд, и согласно его решению я должен был оплатить и костюм, и штраф за неявку на заседание. Штраф за неявку! Они что, думали, что я полечу туда ради костюма?
Но так оно и было — повседневная жизнь с ее бесконечной чередой требований и обязанностей, болтовни и условий вставала вокруг нас частоколом. Я подчинялся этой тесной повседневности, но когда пил, она отступала, сменяясь ощущением простора и широты жеста, и, хотя цена была высока, а после меня преследовал страх, я всегда платил ее, и через пару дней меня вновь тянуло окунуться в это состояние, и пусть говорят что хотят.
Однажды ночью я напился в общественном центре другой деревни на нашем острове, а когда вернулся, дома меня ждал Нильс Эрик.
— Ты нажил себе врага, — сказал он.
— Да ладно? — я топтался в дверях, пьяный и усталый.
— Когда ты уехал, я лег спать, а проснулся оттого, что на кровати у меня кто-то сидит. Это был Видар. Он спросил, где ты. И в руках у него было ружье.
— Ты гонишь! — не поверил я. — Кончай гнать.
— Честно. Я бы на твоем месте заперся. И расскажи обо всем Хеге.
— Но между нами же ничего не было.
— Ему-то это откуда знать? Она сюда по два раза в неделю заходит, а то и чаще. Когда столько времени с кем-то проводишь, всякое бывает.
— Господи, да она меня вообще не заводит!
— Дело серьезное. У него было ружье. Я не шучу.
Испугался я лишь на следующий день. Ощущение было такое, будто я с ним вот-вот столкнусь. Вечером я запер дверь. А потом, утром, первым делом бросился к Хеге и все рассказал.
— Да, он с катушек слетел, — сказала она. — Это больше не повторится. Ты испугался?
— Я? Нет. Меня вообще дома не было. А вот Нильс Эрик испугался.
— Да это все чепуха. Он бы ни за что не выстрелил. Просто напугать тебя хотел.
— Почему? Потому что мы с тобой общаемся?
Она кивнула.
Я уже предвкушал, как опишу этот эпизод в письмах. Несмотря на всю его дикость, он мне льстил: я живу там, где к тебе в дом могут вломиться с ружьем в руках, а сам я — такая важная птица, что всякие чокнутые на меня охотятся.
Но я по-прежнему опасался: может, Видар меня и не застрелит, но если представится возможность, то отметелит точно.
